Илона Якимова - Волна и камень

Прошла едва ли неделя – и вот уже и Иоанн, и Бельский запросто сидят вечером на привале у большого костра. Рядом шумит мерзлая северная речка (уж которая по счету?), а боец из старослужащих, какой-нибудь Прохор или Феофил, рассказывает собравшимся очередную диковинную историю, которой – клянусь, мол, Николаем Угодником и статью моей Маруси! – сам был свидетелем. А какой-нибудь Петька или Севка, молодой и безбородый, понукаемый пожилыми, помешивает в котле что-то вкусное, с только что выловленной рыбкой, с нежными первыми ростками дикого щавелька, с ломтиками репки… И ведь прекрасно понимает Иван, что люди эти не друзья ему, и что везут, может быть, на погибель, и что прикажут им – поднимется рука зарезать-пристрелить. А все равно трудно отроку, двенадцатое лето всего лишь живущему, избавиться от чувства, что все вокруг: и вечер, и костер, и забористая история с крепким словцом, и котел, источающий вкуснющий запах – ему нра-вит-ся…

И вот еще чудо из чудес: настоящий народ. До того какой народ видел Иоанн? Шапки ломающий. Кверху хребтом стоящий. Славословящий. Даже слуги все, почитай – из дворян. Как тот же Безобразов Истома, которого Шуйский, так и быть, оставил Иоанну, «чтобы было кому соплю выродку подбирать».

А как пленником поехал государь по Руси – будто волшебное покрывало надел. Прибывает поезд в городок. Народу интересно, приходят, смотрят. Живя в северном поселении, ведь редко что новое увидишь, путешествовать без особой надобности тут не принято – больно концы большие закладывать приходится, да и погоды не способствуют. Ну, а местным кто ж расскажет, что государя везут, хоть и бывшего. Кто надо, знает, а это ох, мало кто. А тут селянин видит: парубок. Одет богато, но, видать, провинился, вот и везут в острог. Поклонился селянин, да и пошел себе дальше. А то нет-нет да перекинется парой фраз, коли не струхнет. Так мол и так, да то, да сё. Разве раньше Иоанн мог на такое рассчитывать? Да он за эти недели больше про людей-то обычных узнал, чем отец или дед за всю жизнь! Мысль, конечно, дерзкая, но Иоанна она не раз посещала, грешного. Тешила самолюбие…

А уж потом, как в Кеми сели в коч и отправились по волнам, по волнам, соленые брызги в лицо – ух! Вот где про всё забыть можно! Вот это да – море! Первый раз в жизни Иоанн его увидел, и так, можно сказать, получилось, что первая любовь Великого Князя не девице досталась красной, а вот этому самому морю синему. Сколько не читаешь про море в книгах, да хоть бы про Иону библейского, а пока не увидишь, не поймешь, какая это замечательная Божья придумка – солёная вода без края…

– Знаешь, что думаю, Колычев, – говорит Иван, – этот год дороже мне, чем вся жизнь моя, что раньше была. Неужто Господь перед гибелью моей являет мне, какова может быть эта жизнь?

– Не печалься, чадо, – отвечает монах, глядя тому в глаза. – Поверь, то ли еще будет. Что бы ни случилось, ты только не удивляйся и будь готов. Игумен, вся братия и аз грешный за тебя молимся, и не только молимся. И ты молись. А за узильщиков твоих не беспокойся. Нет среди них согласия, и вот увидишь, как все обернется. Только пока не пытай меня, не спрашивай. Будешь ты на престоле в ореоле славы. Почивай покамест сладко. Жизнь впереди у тебя долгая, счастливая…

Пригладил инок князя по волосам и пошел вон из горницы, растрогавшись от возвышенности минуты. Слезы готовы были хлынуть из глаз его, но вместо этого вдруг из распахнувшейся двери хлынул поток воды, окатив Филиппа с головы до ног. В комнату влетел ушат, а за ним со страшным грохотом на пол шмякнулся здоровенный детина. При этаких обстоятельствах великий князь Иоанн впервые увидел местную диковинку по имени Неждан.

От сотворения мира лето 7050-е

(от Рождества Христова 1542-е),

мая месяца 22-й день, Соловецкий монастырь

Волк попал в безвыходное положение и не знал, что предпринять.

Не далее, как вчера небольшой отряд служивых с Соловков, подбодряем старым рубакой, попрыгал в воду с коча и по колено в соленой пене выбрел на отмель. Кемь встретила молча. Важная крепостица, но при этом все равно, по сути, маленькая северная деревушка, и слухи там переносились по-деревенски, как по воздуху. Жители будто пронюхали, чем пахнет дело, и затихли по углам.

Местный сотник, престарелый долгоусый туляк, которого токмо государева воля и могла забросить так далеко от родных мест, страдал по своим югам и оттого редко бывал тверёз. Прибытием Иоанна с охраной пожилой южанин по сю пору был перепуган. После крутого разговора с Волком он и вовсе скис и только повторял: