– Кто вы? – спросил он скрипучим старческим голосом. – Вы тоже больны?
Отум не знала, что ответить, и лишь отрицательно покачала головой на это.
– Это вам, – сказала она, указав на поставленные рядом с соломенной лежанкой воду и хлеб. – И еще… Арчер просил передать, что он скучает по вам. Он хотел бы обнять вас.
Он не стал ничего больше спрашивать, и уставился в потолок, не моргая. Отум же прошла в другую часть чердака, перешагнув через развалившегося Гавлона, и постелила себе в уголке. На деревянной отвесной стене давно образовалась плесень, и от нее тоже неприятно пахло. Отум легла на тонкое одеяло, украшенное изображениями котиков, и уставилась в потолок совсем как умирающий дед. Она подолгу рассматривала паутину, висящую над собой, и плесень, которой были покрыты стены.
Ей было не по себе, потому что ей не было жаль этого деда. Она не испытывала жалости к этим нищим людям и их бедам. Ей было все равно, умрет от голода Лотта и ее семья или нет. Отум казалось правильным, что все вокруг страдают. Это страдание вторило ее собственному горю, но едва ли могло с ним сравниться хотя бы наполовину. Отум бы с удовольствием поменялась с этим дедом местами, или с любым из жителей Зловонного квартала.
Потому что она не могла себе представить участи хуже, чем быть убийцей собственной матери.
Когда она заснула, ее сны оказались вереницей бесконечных кошмаров. Отум снилось, как она бежит по дворцовому саду, а Александрия с арбалетом наперевес бежит за ней и смеется, и в этих снах она всегда стреляла метко. Отум снилось, как Галатея, окровавленная, с дырками на животе, вразвалочку подходит к ней и с нежной улыбкой хвалит ее новое платье. Ей снился Эрнест, его поцелуи, но они окончились тем, что она начала задыхаться и не могла его оттолкнуть.
Отум просыпалась раз за разом, тяжело дыша. Она пропустила обед и ужин. Она не чувствовала голода. Отум вообще ничего не чувствовала. Сны отняли у нее последние эмоции.
«Может лучше бы меня казнили? Я бесполезна без Гавлона. Мне не выжить, не отомстить»,– думала она.
На следующее утро она проснулась из-за того, что Лотта стала барабанить в люк.
– Эй, Отум, просыпайся. Идем завтракать! И деду заодно еду возьмешь! – крикнула она.
Гавлон не услышал этих воплей и продолжил мирно посапывать. Во сне его расслабленное лицо выглядело значительно моложе. Отум подошла к люку и покорно спустилась вниз. На первом этаже уже бурлила жизнь: Адель и Лотта уже были в своих рабочих платьях и подметали пол, а Арчер накладывал на стол. Завтраком оказались две сваренных картошки, два куска хлеба грубого помола, и по половине стакана воды.
– Спустилась, наконец-то! – воскликнула Лотта, присаживаясь за стол. – Ты случаем не стесняешься кушать? Не переживай, не обеднеем. Гавлон все возместит.
Отум кивнула и села за стол, а следом и Арчер. Он все время косился на Отум и улыбался. Он, очевидно, уже разузнал, кто она такая, и ему все про нее было интересно. Последней к трапезе присоединилась Адель. Лотта произнесла короткую молитву Богам, и все принялись за еду. Каждому досталось по половинке картошки и половинке хлеба. Отум не хотелось есть, но она понимала, что не принять эту еду будет неблагодарностью. Впервые за всю свою жизнь она вкусила недозрелую картошку без соли и хлеб, похожий по вкусу на резину.
Так и потянулись ее дни. Раз в сутки она спускалась вниз и ела вместе с остальными. Она таяла на глазах, но не хотела есть. Она приносила еду старику, но тот тоже почти ничего не ел, а Гавлон продолжал спать. Лотта строго-настрого запретила его будить, но Отум не представляла, чем его вообще можно разбудить, раз он впал в состояние, похожее на кому.
Днем в доме было тихо. Адель и ее мама уходили на работу – они продавали засуженные целебные травы, а Арчер скучал, слоняясь по дому. Несколько раз он пытался поговорить с Отум через деревянный люк, но она не старалась поддерживать разговор.
Она сидела напротив окошка и подставляла лицо слабым порывам ветра, а он спрашивал свои глупые вопросы. Его интересовало, что кушают богачи и видела ли она народ океана, ему хотелось узнать, как проходят балы и правда ли во дворце спрятаны сокровища Александра, покорителя звезд. Арчеру хватало такта не задавать Отум вопросов про мать и про сестру, и она была благодарна мальчику за это, но чаще всего вместо ответов на вопросы говорила скупое:
– Извини, я не в настроении разговаривать.
– О, ясно… – ответил он ей однажды на это погрустневшим голосом. – Прости. Мама сказала, что ты многое пережила. Но, думаю, тебе сейчас лучше отвлекаться от… ну, от того, о чем ты думаешь. У меня, когда папа умер, похожее состояние было. Я не хотел ничего, мне говорить не хотелось ни с кем, вот. Но потом я нашел ножик папы и вспомнил, чему он учил меня.
Читать дальше