Ганс Ляйп - Негритенок на острове Шархёрн. Повесть

Позади себя по правому борту мы заметили огни плавучего маяка «Эльба-2», а по левому борту – фарватерную бочку «Б», поставленную перед шархёрнским рифом – она показывала начало прилива; мы едва могли двигаться против течения, но тут подул попутный ветер, туман рассеялся, и перед нами ясно предстал пароход – черная громада, словно изрешеченная огнями иллюминаторов. Он лежал, странно покосившийся и неподвижный, и можно было видеть, как белопенные волны прибоя стекали с него.

С бьющимся сердцем я вспомнил ужасную историю, которую мне рассказал мой дядя боцман об этих краях, когда подарил зеленый браслет. На нашем катере была сильнейшая качка, я видел, как позади вздымались и падали вниз волны с белыми барашками на гребнях. Ветер окреп и свистел в парусе, заглушая нашу сирену, которая теперь уже вряд ли была нужна. Также мы разглядели маленький спасательный пароход, который безуспешно пытался приблизиться к неподвижному корпусу. Возле забортного трапа качалась шлюпка. Люди прыгали на нее, и от этого она подскакивала, как пробка. Наш катер был уже достаточно близко, чтобы различить все это.

Управляющий сел. Роуз стоял прямо и громко передавал его приказы. Парус был спущен, и шестеро мужчин взялись за весла. Их суровые лица и крепкие руки освещались огнями парохода.

Я увидел, как, громоздясь, с шумом приблизилась стена морского вала, который поднял наш катер и швырнул в сторону сидевшего на мели парохода.

После этого удара стихии на пароходе погасли все огни. На нем раздался странный гул.

Роуз взревел, и в то же мгновение мы вплотную прошли мимо штормового трапа, и что-то темное мешком упало перед нашим мотором.

Одновременно над нами раздался ужасный грохот и скрежет.

Без сомнения, пароход начал разламываться надвое, как и предсказал ранее Ольрих.

Наполовину оглушенный, я услышал, как незнакомый голос что-то возбужденно выкрикивает. Роуз проревел поднимать парус. Я вцепился в снасть и потянул изо всех сил. Потом меня стошнило, и в полуобморочном состоянии я свалился под сиденье, и ни у кого не было времени на то, чтобы позаботиться обо мне. Когда я вновь поднялся, то увидел, как, словно жирное пятно, поблескивает маяк Нойверка. И я понял из немногословных разговоров мужчин, что мы спасли капитана – последнего остававшегося на борту.

Но незнакомый капитан был без сознания и лежал перед мотором нашего катера. Он не надел спасательного жилета поверх своего непромокаемого плаща. Управляющий пытался влить ром ему в рот, но тот вытекал обратно.

Да, все спаслись, услышал я, часть – на буксире, часть – самостоятельно, часть – на шлюпке с плавучего маяка. Кроме одного негра, маленького чертового негритенка, который был слугой капитана. Он мог находиться наверху и упустил последний благоприятный момент, мог внезапно исчезнуть, возможно, его смыло штормовой волной. Некоторое время они безуспешно разыскивали мальчика, даже спасательный буксир принимал участие, хотя на этом в целом безнадежном для него деле ничего не заработал бы.

Они принесли иностранного капитана, англичанина, в башню. По-видимому, тот получил серьезные внутренние повреждения, спрыгнув с высоты трапа на наш катер.

В башне, в полуподвале, за маленькой дверью была большая комната, которая служила для размещения в ней рабочих с дамбы. Там, на одной из небогатых кроватей они уложили находящегося в полубессознательном состоянии и стонущего мужчину.

Управляющий вышел, чтобы раздобыть повозку, так как Роуз мог бы лучше заботиться о нем в своем отеле, чем здесь, где нет подходящих условий. Но когда он вернулся с повозкой, Роуз подозвал его, и я слышал, как мужчины шептались между собой о том, что ничего поделать уже нельзя.

За это время приезжал местный учитель, он был студентом медицинского отделения и кое-что знал о врачебном деле.

Смертельно уставший, промокший до нитки и замерзший, я забился в угол, оглушенный пережитым. Алекс, испуганный и перепачканный, жался к моим ногам. Я не мог сдвинуться с места и пристально смотрел с открытым ртом в просвет между стоящими вокруг мужчинами на английского капитана, из тонких губ которого вырывалось хриплое дыхание, от чего его рыжая борода приходила в движение. Его изрезанные морщинами руки вытянулись вдоль тела и лежали, словно два полена, поверх одеяла.

Сенатор Хуземанг, несмотря на свои раскисшие домашние туфли, все еще находился здесь. К сожалению, его лодка не смогла принять участие в спасении, но он без всякой зависти уделял внимание тому, кого спасли мы. Он пытался, как официальное лицо, стоящее выше управляющего по положению, разузнать по-английски подробности крушения парохода на государственной территории Гамбурга.