Джек Вэнс: Дердейн: Бравая вольница

«Ифнесс – удивительный человек, – согласился Этцвейн. – Как быть с рогушкоями, однако? Что вы предлагаете?»

Саджарано положил в рот ломтик фрукта: «Я внимательно оценил сложившуюся ситуацию и пришел к следующим выводам. Аноме остается правителем Шанта постольку, поскольку в его руках – жизнь каждого гражданина страны, в то время как он сам никому не известен и недоступен. Таково положение Аноме по определению. Мое положение больше не соответствует этому определению – я ношу ошейник. Я не могу нести ответственность за государственную политику и за какие-либо действия, выходящие за пределы моих личных интересов. Короче говоря, я ничего не предлагаю».

«Ничего? Кто будет выполнять ваши повседневные обязанности?»

«Я отрекаюсь и передаю их вам и вашей группе. Власть у вас в руках: вы несете бремя ответственности». Заметив, как помрачнел Этцвейн, Саджарано рассмеялся: «По-вашему, я обязан прилагать истерические усилия, внедряя более чем сомнительную политику? Полнейший абсурд!»

«Должен ли я понимать вас таким образом, что вы больше не считаете себя правителем страны?»

«Совершенно верно. Человек Без Лица может действовать только при условии, что его никто не знает. Вы меня обнаружили. Я известен вам, Джурджине Ксиаллинен, другим членам вашей организации. Следовательно, я больше не способен выполнять функции Аноме».

«Кто же их будет выполнять?»

Саджарано пожал плечами: «Вы, ваш приятель Ифнесс, кто-нибудь еще из ваших сообщников. Повторяю: власть у вас в руках, вы несете бремя ответственности».

Этцвейн хмурился. К такому повороту событий он не приготовился. Он ожидал чего угодно – упрямства, угроз, презрения, гнева – но не пассивной, безвольной сдачи всех позиций. Саджарано отказывался от прерогатив с подозрительной легкостью. Этцвейн встревожился – наследник Сершанов значительно превосходил его в искусстве плести интриги и делать притворные уступки. Этцвейн осторожно спросил: «Вы согласны с нами сотрудничать?»

«Я буду выполнять приказы, безусловно».

«Прекрасно. Во-первых, необходимо объявить чрезвычайное положение по всей стране, сообщить во всеуслышание о существовании опасности и не оставить ни у кого никаких сомнений в том, что организуется широкомасштабное сопротивление».

Саджарано вежливо прокашлялся: «Это несложно устроить. Учитывайте, однако, что Шант населяют не меньше тридцати миллионов человек. Если все они узнают о введении чрезвычайного положения, могут начаться волнения».

«Согласен, могут. Во-вторых, необходимо срочно эвакуировать женщин из всех кантонов, окружающих Хванские Дебри».

Стараясь не оскорбить собеседника, Саджарано, однако, покосился на него с недоумением: «Эвакуировать – куда?»

«В прибрежные районы».

Саджарано сжал маленький рот в розовый бутон: «Это совсем не просто. Где они будут жить? Возьмут ли они с собой детей? Что станет с их жилищами, с повседневной работой? Вы говорите о двадцати, даже тридцати кантонах. Представляете ли вы, сколько там женщин?»

«Именно поэтому их следует немедленно вывезти, – кивнул Этцвейн. – Если тысячи женщин забеременеют от рогушкоев, орда увеличится тысячекратно».

Саджарано повел плечами: «Я упомянул о других трудностях. Ими невозможно пренебрегать».

«Административные детали», – сказал Этцвейн.

«Кто будет ими заниматься? Я, вы, ваша группа? – тон Саджарано становился покровительственным. – Планировать следует исходя из практических возможностей».

Стратегия отрекшегося Аноме становилась очевидной. Он не оказывал активного сопротивления, но и не собирался ничем помогать, рассчитывая посеять сомнения и раздоры в стане противника всеми доступными средствами.

«В-третьих, – сказал Этцвейн, – Аноме должен издать приказ о созыве национального ополчения».

Этцвейн ждал возражений. Саджарано не замедлил оправдать его ожидания: «Сожалею, что мне приходится выступать в роли придирчивого критика и капитулянта. Тем не менее должен отметить, что отдавать приказы гораздо легче, чем добиваться их выполнения. Сомневаюсь, что вы хорошо представляете себе всю сложность общественных отношений в Шанте. Шестьдесят два кантона не объединены ничем, кроме общего языка».

«Вы забыли о музыке и цветописи. 2 2 Цветопись («аэль-скиан» на языке Шанта): точнее, традиционная система цветового символизма, выражения идей и эмоций оттенками и сочетаниями цветов. В Шанте цветовой символизм играет чрезвычайно важную роль, добавляя к человеческому восприятию дополнительное измерение, подобное музыке. Кроме того, каждый гражданин Шанта, за исключением, по всей видимости, одного Саджарано Сершана, напуган и ожесточен набегами рогушкоев. У кантонов больше оснований для единства, чем вы думаете».