Евгения Черногорова - Рейс в прошлое. Мистика

Комиссия вынесла положительное решение с одним но. Это «но» беспокоило и напрягало покруче, чем жизнь вне этих стен, к которой так стремилась Эльза. Теперь она понимала ту часть пациентов, которые не желали покидать белых палат, покойных, тихих и беззаботных. Условие её свободы – опекун. В течение трёх лет он должен следить за подопечной, за её состоянием в этом «будоражащем психические отклонения мире», как выразился глава экспертной комиссии. Само появление опекуна не настораживало, было непонятно, что принесёт его вхождение в и без того непростую судьбу Эльзы. Он мог знать Грету до того, как была совершена подмена. Желание дышать и действовать уступали место покорности судьбе и покладистости, к которой приучили слякотные от криков пациентов, промозглые своей болезненностью коридоры и напускная сдержанность с вечно слащавой улыбкой на устах сестёр и врачей. Как она и думала после первого посещения этого заведения в качестве навещающего, а не больного, все они здесь очень «любезные», чересчур.

Как ни странно, опекун – адвокат семьи Греты, Эрих Шульц, – при встрече счастливо растопырил руки и обнял «воскресшую».

– Моя девочка! Вот и всё. Всё закончилось. Я знал, знал, ты поправишься, и я смогу видеть тебя снова светлой, с чистым разумом и желанием жить, путешествовать, вернуться в родной дом.

Господин Эрих был на вид человеком лет пятидесяти, маленький, лысоватый, со свинячьими глазками и приятной пухлостью. Так, конечно, говорят о малых детках, но сейчас данный вариант описания его внешности был весьма уместен. Этакий Карлсон, поседевший пупс, не потерявший своей «молочной» аппетитности.

– Ну что ты такая испуганная? Пойдём. Вещей у тебя почти нет. Что было до отъезда в Белиц, вышло из моды. Прогуляемся по городку, вспомним, что ты красивая девушка и надо себя баловать! Оденем тебя с иголочки.

– Да, да, пойдёмте.

Эльзе не терпелось побыстрее выбежать из этих стен, верилось, что вне их воздух свежее, солнце ярче, а люди более приветливы. Шальная мысль пронеслась в голове: «Интересно, как я могла бы надеть вещи Греты?»

В клинике она очень похудела, но по сравнению с Гретой осталась пышной, а рост? Это как одеть Санчо Панса в костюм Дон Кихота. Странное сравнение, но что не придёт на ум после трёх лет каторги. Эльза наслаждалась каждой секундой похода по магазинам. Не так страшна свобода, как её малюют! Гардероб сменила не только хозяйка до этого смирительной рубашки – в одном варианте и в пир, и в мир, но и её внешность. Эльза не замедлила высказать желание зайти в салон и изменить всё, что могло напомнить о Белиц. Она больше не желала быть «куколкой»! Локоны полетели на пол, рыжим листопадом засыпая всё вокруг, брови сменили направление и ширину, теперь из зеркальной глади ей подмигивала серьёзная блондинка со стрижкой боб, с чёткими скулами, готовая получить от этой жизни всё, чего была лишена долгие годы. Шульц сказал, что они поедут в особняк на окраине Берлина. Странно, что у Греты была здесь недвижимость. Место оказалось опрятным, небольшой уголок старины, напоминающим чем-то Родину. Он располагался между Ораниенбургерштрассе и Торштрассе. Эта часть города – старое рабоче-еврейское Шпаундское предместье. Сейчас оно гудело туристами. Небольшие бары, кафе, уютные магазинчики и приятная архитектура вызвали улыбку на лице. Здесь живёт счастье, так охарактеризовала Эльза место своего пребывания. ВОВ не покалечила орнамент домов, не истребила уюта и атмосферы гостеприимства в этом маленьком оазисе. Исключение из всего, что она слышала и видела об этой стране. Благодать в прямом смысле слова. Спросить, откуда у неё этот особняк, было как-то неудобно, она же не знала истории жизни Греты за те десять лет, что они не виделись, а лишние вопросы были ей ни к чему. Хоть её ещё посещали мутные мысли, почему Шульц не высказался и не подал виду, что она не Грета. В его взгляде не было намёка на подозрение или недоверие в её сторону.

Месяц прогремел, как ливень после долгой душной и сухой погоды, быстро и стремительно. Он был насыщен походами по магазинам, выставкам, галереям. Ничего не предвещало изменений. Вдруг яростно и безнадёжно навалилась тоска, унылая, вялая и тягучая. Голова раскалывалась. Не было желания не только выходить на улицу, но даже встать с кровати. Веки наливались тяжестью. Неординарное желание вернуться в Белиц топило разум. Зачем? Это слово всплывало и тонуло в мягкости подушек, засасывая тело поглубже в тишину и покой. На третий день Эльза занервничала. Ей не свойственна ипохондрия и депрессивный психоз. Что-то было не так! Она не находила ответа. Шульц, как заботливый папаша, исполнял все её теперь немногочисленные прихоти. Особенно он расстарался с питанием, как по мановению волшебства появлялись самые экзотические фрукты и блюда. Потянулись серой чередой завтраки, обеды, ужины в постель. Но и такая отеческая забота нисколько не изменила состояние Эльзы. Её ничто не радовало. Желание угодить «папаши Шульца» выбешивало всё сильнее, с каждым днём росла агрессия, и настал момент, когда поднос пролетел рядом с его головой. Шульц до этого не отпускал подопечную ни на минуту от себя. Теперь она чувствовала себя пленницей в «своём» доме, если так можно назвать особняк Греты.