Сергей Курфюрстов - Дом Кошкина - Инспектор Янковец

– Да брось ты каркать, Степан! Точно болезнь накличешь, – оборвал его Казик, сидевший на скамейке в одних трусах и сапогах, скрестив руки на груди и поёживаясь от холода, – простудилась мать. Вот и всех делов.

– А что же ты пани Ковальской пиджак свой не дал? – язвительно спросил я Степана.

– Так меня отдельно держали! – обиженно возмутился он, – неужели ты думаешь, я бы для Доминики пиджак пожалел!

– А с чего вас вообще в гестапо забрали?

– А вот это, Коля, отдельный и очень важный вопрос, – оглянувшись по сторонам, ответил Степан, – и тебя он тоже касается. Причем напрямую. Да и друзей твоих тоже. Ты им, наверное, про ряженного немца уже все начисто выболтал? Так?

– Ну, рассказал. … Правду рассказал.

– А вот не надо было, – неодобрительно покачал головой Степан и, щелкнув языком, обеспокоенно добавил, – правда эта никому не нужна! Ни немцам, ни украинской администрации! А простым людям и подавно знать ее не надобно. Головой поплатиться можно. И это мне в гестапо сегодня утром весьма убедительно пояснили. После бессонной ночи в одиночной камере, да под крики людей из «пыточной». А Казика с матерью в завшивленный подвал бросили. Это, чтоб я сговорчивее был.

– Подожди… а как немцы о тебе узнали? – удивился я.

– Сам виноват. Так же, как и ты, правду искать пошел. На следующий день после убийства я к нашему руководству явился и все им выложил. Так, мол, и так. Надо бы солдата, который нападавшего застрелил, допросить, как следует. Неспроста он там был. Это хорошо, ума хватило промолчать, что мне доподлинно известно, – никакой он не солдат! Иначе пришлось бы объяснять, откуда я это знаю. А тебя впутывать не хотелось. Думаю, немца допросят, – может, он сам всё и расскажет. Меня похвалили, поблагодарили за бдительность, а на следующий день тепленьким прямо из постели вытащили. Заодно и Казика с матерью…

– Хорошее у вас руководство, дядя Степан, – язвительно заметил я, – своих в гестапо сдает.

– Да какое теперь руководство, – махнул рукой Степан, – Сциборского больше нет, и теперь все за его место собачатся. Без немцев шагу ступить боятся, – всё в рот им глядят. Такие вот интеграция и коллаборацьён.

– И что теперь? «Бандеровцев» виноватыми назначат?

– Выходит, что так, – кивнул Степан, – а тебе их жалко?

– Еще чего! По мне, так пусть немцы их всех передавят! Я только песенку спою!

– Вот именно так я шефу гестапо и ответил, – подхватил Степан, подбрасывая хворост в огонь.

– А он что?

– А он морду скривил, будто бы наисердечнейше мне сочувствует, и через переводчика говорит: «Я вас, герр Янковец, прекрасно понимаю. Люди Бандеры на Волыни столько польских сел своевольно пожгли, что безнаказанным оставаться это более не может. А ведь нам известно, что ваша фрау полячка. Вы же хотите ее защитить?».

– А ты что?

– А что я? – надув губы, буркнул Степан. – Конечно, говорю, хочу. Только вот никакая она не полячка! Украинка она. Ополяченная!

– Это правда? – повернувшись к Казику, спросил я.

– Нет, конечно! – возмутился он, – мы поляки! С чего это вдруг ты нас в украинцы записал?

– Ты свою неуёмную польскую гордыню поумерь пока, – наставительно продолжил Степан, – я как-то пана Сциборского спросил: – вот вы, говорю, в листовках пишете, что в Украине одни украинцы жить будут. А как же русские и поляки? Куда им деваться? И вообще: люди говорят, что вы сами из польской семьи будете. Или, может, на вас враги наговаривают? А он на меня так хитро посмотрел и отвечает: «А нет в Украине никаких русских, и никаких поляков!». А потом добавил: – мол, когда здесь двести лет назад Польша была, многих простых украинцев польские паны насильно в католицкую веру перекрестили. И на родном языке говорить запретили. Только по-польски. Вот многие за это время и ополячились. Но на самом деле, по крови они самые, что ни на есть настоящие украинцы. И с русскими та же история. Украинцы это. Только обрусевшие.

– Это же неправда! – Генка от души рассмеялся и в поисках поддержки своих слов вопросительно взглянул на Казика.

– Самая настоящая брехня! – не замедлив поддержать, возмущенно выпалил он. – Я поляк! И по крови, и по вере!

– Сам полагаю, что брехня, – согласился Степан, – но брехня нужная и очень даже полезная. Ты, Казьо, в душе хоть чертом будь, но на бумажке изволь мне украинцем записаться. А то, кто знает, что дальше будет. Вчера объявили, рейхскомиссаром Украины с первого сентября Эрих Кох назначен. А он поляков больше, чем евреев ненавидит. Вот и думайте, куда ветер дует. Как бы он после евреев за поляков не взялся. Пан Сциборский человек умный был и проницательный. Не зря он это сказал. Я его тогда не понял, но сейчас, когда поляков резать начали, – слова его стали мне совершеннейшим образом понятны.