Мария Фомальгаут - Кошк и Солнц

– Я бы с радостью, – отозвался старый дом, – но понимаете… я сам заблудился…

– Вы заблудились? В… в чем?

– В самом себе.

– Немыслимо.

– Увы, бывает и так.

На счастье голоса Родригеса и дома были услышаны – и вскоре в зале появился заспанный хозяин в халате… ой, то есть это был просто заспанный халат, широко зевающий во весь воротник, а хозяин ковылял следом, кутаясь в пижаму.

– Простите, – смутился он, – совсем не ждал гостей…

– Я восхищен вашими книгами, – соврал Родригес.

– Очень приятно слышать. Давайте я вас с ними познакомлю. Разрешите пригласить вас на ужин, у нас как раз запеченное воскресенье в соусе из субботы.

Родригес вошел за автором в столовую, где уже расположились книги, – к своему удовольствию, он отметил, что их было не так уж и много. Просто Родригес полагал, что если автор написал много книг, они не могут быть все хорошими, наверняка попадется какой-нибудь хулиган или двоечник. А вот если книг мало, то есть надежда, что все они и правда хороши…

Когда все расселись за столом, Родригес обратил внимание на кого-то, сидевшего по правую руку от автора.

– Но это же… – не выдержал Родригес, – это же совсем… совсем не книга…

Он ожидал, что автор возмутится, но хозяин дома только кивнул:

– Верно, это не книга.

– Но тогда… тогда что же это такое?

– Все очень просто, – улыбнулся автор – это фильм.

– Филин?

– Да нет же, фильм.

– Филе?

Фильм недовольно поежился.

– Да нет же, это не филе и не филин, а фильм. Фильм, который я снял… давайте покажу… Да что тянуть, фильм, покажи себя!

– Фильм не заставил себя долго упрашивать, и показал себя во всей красе, – фильм был очень интересный, про полицейского, который закрывал глаза на проделки наркоторговцев, потому что был с ними в доле, а какой-то несостоявшийся литератор вывел всю шайку на чистую воду, – его самого чуть не арестовали, но все кончилось хорошо…

…фильм пускает титры, раскланивается, принимает аплодисменты…

.

Приходит ночь, приходит на цыпочках, чтобы никого не разбудить. Поднимается луна – по ступеням изогнутой лестницы, смотрит, чтобы не наступить на седьмую ступеньку, не заскрипеть на весь дом. Потому что все спят, и нечего тут шариться, и вообще… хотя нет, не все, Родригес не спит, что-то не дает ему покоя. Да нет, ужин отличный был, лучше некуда, а вот другое…

…маленькие ножки бегут по траве, короткий смешок…

Это не книга.

И не фильм.

Что это, черт возьми, такое…

Родригес осторожно выбирается из постели, с широченной кровати в комнате для гостей – здесь хочется жить, не меньше, – тихонько прокрадывается по лестнице мимо кухни, где ночь и луна опустошают холодильник, спускается в подвал, сам не знает, зачем, может, там прячется разгадка чего-нибудь, неизвестно чего…

…так и есть.

Родригес вздрагивает, когда видит гроб, вот так, в темноте подвала, чуть подсвеченный лампадами, в гробу лежит… Родригес её не знает… или нет, знает… что-то знакомое, до помешательства знакомое, розовые деревья, причудливые храмы, бамбуковые изогнутые крыши, пагоды и тории, розовые рассветы…

Родригес узнает Японию, но поему она мертва, как она может быть мертва, кто её убил, быть не может, чтобы этот милейший человек, автор… а почему быть не может, мало ли что скрывается под маской радушного хозяина…

– Вы… да как вы смеете?

Родригес оборачивается, чтобы увидеть заспанного автора в халате, вернее, автора в заспанном халате, который снова зевает во всю ширину воротника.

– Вы…

– …это вы как вы смеете, – Родригес призывает на помощь все свое самообладание, – вы… убили её…

– Я её не убивал.

– Тогда…

– Это они… они…

– Кто они?

– Те, кто разлучил меня с ней.

– К-кто?

– Это вы у них спросите, кто… отказывают вот так, без объяснения причин… они разлучили нас… они убили её…

– Её?

– Мое путешествие…

Он склоняется над умершей, Родригес почти физически чувствует его глубочайшую скорбь…

– Она мертва… мертва… а вы её потревожили…

– Простите… мне очень жаль…

– Жаль ему… Что вы тут хотели найти? Несметные сокровища? Прикованных к цепи писателей, которые за меня создают мои шедевры?

– Я…

Родригес не договаривает, – автор прислушивается к тишине дома, слышит шорохи в кухне, бежит туда, шепотом кричит, опять эти луна и ночь опустошают холодильник, опять луна будет жаловаться, что она полная…

Родригес остается наедине с телом в гробу, думает выждать небольшую паузу, чтобы выразить почтение умершей – и пойти спать. Не успевает – шорох шагов на лестнице, даже не шагов, не пойми чего, кто-то невесомый не то спускается в подвал, не то проходит сквозь стены, склоняется над усопшей. Родригес видит розовые облака сакуры, огни мегаполисов, шум прибоя, изогнутые крыши, бумажные фонари, удивительные чудеса, где собака в поле на траве превращается в кошку, а Бог, человек и сад сливаются вместе и превращаются в счастье, а чтобы получилась любовь, друг должен когтями впиться в сердце и укрыть его покрывалом. Призрачный силуэт смотрит на свое несостоявшееся дитя, хрустальные капли падают из глаз, одна, две, три…