Снизу вдруг раздался дикий восторженный рев: толпа атакующих, преодолев сопротивление ополчения, ворвалась в ближайший к храму жилой квартал и принялась за грабежи. Был слышен лязг оружия, удары, треск выламываемых дверей и окон, женские крики и ржание лошадей. Старик вздрогнул и повернулся к подмастерью, неловко переминавшемуся с ноги на ногу. Бросив взгляд на книги, лежавшие на земле, и на юношу, старик медлил недолго.
– Победить, говоришь? Нет, сынок… Не победить, а уйти хотят праведно, вслед за апостолами, – проникновенно и торжественно произнес он, бережно поднимая с земли сверток с книгами. – Но вот что: тебе теперь мешкать и в самом деле нечего. Ты иди, отрок! Рано тебе это еще понимать, а видеть воочию и вовсе без надобности… Возвращайся домой, на Русь. Мое же место здесь, с братией. Спеши!
Юноша потерял дар речи. Но, видимо, хорошо зная старшего товарища, он понял, что тот не шутит и мнения своего не изменит. Растерянный и испуганный, русич стоял перед старым греком, не в силах двинуться с места. Крупные слезы ручьем покатились по его лицу. Утирая их рукавом рубахи, он судорожно всхлипывал, дрожа всем телом. Старик положил руку на худое вздрагивающее плечо и, смягчившись, произнес:
– Ну, Ваня, будет рыдать-то!.. Господь не оставит! Возьми с собой торбу с книгами. Что мог… Все остальное огонь забрал… В любой монастырь принесешь – к настоятелю сразу неси, тебя за них ласково примут, наградят. Накинь ту старую хламиду, в келье лежит, она рваная, никто не польстится. Иди к воротам, что в гавани. Там венецианцы выпускают. Пока выпускают… Один через ворота не ходи, дождись, как братия победней из других монастырей пойдет, – с ними шагай. Да хромай явственней, пусть решат, что калека. Кому в рабы калека надобен… Одежду и лицо сажей затри. Да глаз не поднимай, бить будут, обшаривать – терпи. Помни: спаси книги! Все. Храни тебя Господь! А я помолюсь за тебя. И не бойся ничего! Прощай! Спаси Христос! Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Аминь! – и старик, благословляя на дальнюю дорогу, трижды перекрестил подмастерье.
– Прощайте, отче, – всхлипнул юноша, поцеловал старику руку, и, наскоро зайдя в келью за вещами, понуро побрел, то и дело спотыкаясь под тяжестью ноши, вниз с холма, в сторону городской стены, противоположную той, откуда еще доносился шум боя, крики жителей и треск пожара.
Старик проводил его взглядом, еще раз трижды сотворил крестное знамение вслед ушедшему, вошел в келью, начисто умылся и встал на колени перед образами, у которых ярко горела небольшая масляная лампадка.
Собачонка осталась снаружи лежать на земле, сонно щурясь на яркое солнце, что подбиралось к зениту. Время от времени она вскидывала голову, прислушиваясь к шуму, доносившемуся от подножия холма, встревоженно оглядывалась на келью, но видя спокойствие хозяина, снова укладывалась головой на лапы.
Старик читал молитву размеренно и спокойно, словно ничего не случилось, и этот день ничем не отличался от других дней его долгой жизни. Закончив читать, он встал, переоделся в чистое льняное белье, новый подрясник, 20 20 (Подря́сник – нижнее облачение православного духовенства – длинная до пят одежда с длинными узкими (в отличие от рясы) рукавами. Используется не только при богослужении, но и вне его – прим. автора)
который берег два года для особого случая, и черную рясу тонкой шерсти, что носил исключительно по праздникам.
Достал из ниши миску с засохшим хлебом и полбой 21 21 (Полба – вид пшеницы с зерном кирпично-красного цвета – прим. автора)
, покрошил хлеб помельче, залил зерно и сухари водой из кувшина и поставил миску у двери в келью – для собаки. Снял с полки свой монашеский куколь 22 22 (ку́коль др.-греч. κουκόλλιον – «чепец, колпак», др.-греч. κυκλάς – «кругообразно расположенный», лат. cuculla, cucullus – «капюшон») – монашеский головной покров – прим. автора)
и надел его на голову. Дверь в келью закрывать плотно не стал, захватил с собой посох и направился к главному входу в храм.
Он шел легко и спокойно, распрямившись и подставив лицо под солнечные лучи, словно помолодевший и полный сил. Фекла вскочила, подбежала к дверце в келью, удивленно обнюхала оставленную для нее миску, – монах кормил ее обычно дважды в день, утром и вечером, – облизнулась, но заметив, что хозяин уходит, быстро потрусила за ним вслед.
Передовой боевой отряд венецианцев численностью в двести человек достиг холма, на котором высился Храм Святых Апостолов, ровно в полдень. В кольчугах, с мечами и длинными зазубренными копьями отряд морской пехоты – «скаполи» 23 23 (добровольческая морская пехота венецианской армии, которая наряду с рабами и капитанами составляла экипаж венецианского флота – прим. автора)
– быстро окружил холм. «Арсеналотти» 24 24 (квалифицированные и хорошо оплачиваемые ремесленники венецианского Арсенала, из которых набиралась элита венецианской пехоты. Они обеспечивали охрану дворца дожа, в боевых условиях арсеналоттов использовали для усиления обычной пехоты – прим. автора)
– элита венецианской гвардии дожа, – вооруженные тяжелыми арбалетами, разбившись на три группы по двенадцать человек, по команде предводителя направились к главному входу, у которого стояла в ожидании небольшая группа монахов с хоругвями, и остановились полукругом, не доходя двадцати метров до ворот. Два офицера, сидевшие верхом, медленно двигались следом в сопровождении дюжины пеших телохранителей, вооруженных до зубов. Всадники не торопились, внимательно рассматривая храм и людей, стоявших у входа.
Читать дальше