Михаил Шторм - Глубокая тайна

– Ну да. – Быков кашлянул в кулак. – Конечно.

– Мисс Сноуден и ее помощники живут в заповеднике с богатейшей фауной, – продолжала Хизер. – Целые стада белых носорогов. Гориллы, о которых я уже говорила. И великое множество прочих зверей. Ну? Решайся, Дима. Подумай еще раз. Стоит ли отвергать такую возможность? Лагерь обеспечен всем необходимым, включая собственный джип. Нужно оплатить только дорогу.

– Почему ты настаиваешь, Хизер? Почему тебе важно, чтобы я поехал?

– Мне нужен сопровождающий, Дима. И оператор. И тот, кто поможет мне с оборудованием. И…

Она умолкла.

– Ты не договорила, – заметил Быков. – Кто еще тебе нужен?

– Я думаю, ты догадался, – просто сказала Хизер. – После того, что было ночью.

Быков задумался. По правде говоря, ему совершенно не нравилось фотографировать кинозвезд и прочих представителей шоу-бизнеса. Они были неинтересны ему и не всегда приятны из-за своей манерности и неискренности. Но за фоторепортаж о фестивале ему платили больше, чем, скажем, за полное лишений и опасностей путешествие по Амазонке или плавание через океан. Все в мире работают за деньги. Почему Быков должен быть исключением? Нужно отказаться и улыбнуться Хизер так же холодно и вежливо, как это недавно сделала она. Да, именно так он и поступит!

– Если тебе нужна помощь, ты всегда можешь рассчитывать на меня, – произнес Быков, что стало для него полной неожиданностью, поскольку он намеревался сказать совсем другое.

– Спасибо, – ответила Хизер. – Я знала, что ты согласишься. И тебя ждет приз.

– Какой? – поинтересовался он.

– Вылет не сегодня, а завтра, – ответила она. – Я решила, что нам не помешает провести еще одну ночь в комфортабельных условиях. Выспимся и отдохнем как следует перед путешествием.

Отдохнуть и выспаться не получилось, так что оба наверстывали упущенное в самолете, проспав почти весь полет.

В Кампале их встретил белозубый темнокожий Кирунда, присланный, чтобы доставить в лагерь. Багажа у Хизер было немало, так что он пришелся кстати, когда Быков выкатил одну за другой две тяжело груженные тележки. Местным грузчикам свое добро Хизер не доверила.

– Только не нужно обвинять меня в расизме, – поспешила предупредить она. – Я бы и в Париже точно так же поступила.

– Но в Каннах багажом занимались грузчики, – напомнил Быков, несколько раздраженный тем, что ему пришлось потеть на жаре.

– Это был опрометчивый поступок, – нашлась Хизер, выдрессированная тиранией толерантности. – Французские грузчики ничем не лучше африканских.

– Разумеется, – смиренно подтвердил Быков.

Он мог бы долго острить по этому поводу, но пожалел подругу и поинтересовался, зачем ей так много вещей. Она объяснила, что везет не только и не столько киноаппаратуру, сколько медикаменты, книги и обучающие материалы, собранные благотворительной организацией для жителей Уганды. Ему стало стыдно. Иронизировать легко. Быть бескорыстным куда труднее.

При выходе из здания аэропорта Хизер преподала ему еще один урок, поздоровавшись с Кирундой так искренне и радушно, как будто действительно считала его ровней себе. Причем приветливость американки сочеталась с чувством собственного достоинства, не позволявшего постороннему человеку переступить невидимые, но жестко установленные границы.

Быков так не умел. Его рукопожатие было скованным, а улыбка несколько натянутой. Дело было не в происхождении или социальном статусе туземца. Просто Быков его совершенно не знал и вел себя сдержанно.

Кирунда был не просто высок, а долговяз, носил короткие шорты и желтую Mika с изображением Тарзана, оседлавшего льва. Внешность его была типично негроидной: курчавые волосы, приплюснутый нос, толстые губы, большие сахарные зубы, обнажавшиеся по любому поводу и без такового. С его сложением он мог бы стать выдающимся легкоатлетом.

– Жарко тут у вас, – сказал ему Быков, чтобы завязать разговор.

– Это еще не жара, – заверил его Кирунда, сияя.

Африканское приключение началось.

Детство и юность Кирунды прошли на севере страны, в маленькой деревушке племени ик, среди земледельцев и охотников, быт которых оставался неизменным на протяжении столетий, а может, и тысячелетий. Ни больниц, ни магазинов, ни школ рядом не было. Жить означало вкалывать с рассвета до заката. Кирунде не было и трех лет от роду, когда его обязанностью стало собирание дров на всю семью. Кто толок просо, кто мотыжил землю, кто охотился, а малыш таскал на спине вязанки хвороста размером с него самого. Никто этому не удивлялся, никто его не жалел. У всех хватало своих забот, а жалость – никчемное чувство, от которого никому не было легче.