Иван Ле - Кленовый лист

Судили жестоко, Коля предложил высшую меру наказания: немедленно отправить из лагеря и известить в его школу об этом недостойном пионера поступке.

— Не надо сообщать в школу, мы из одного города, — сквозь слезы воскликнула Любка и отвернулась.

Пионеры вернулись с экскурсии в испорченном неприятным событием настроении. А был уже вечер. Так и легли спать, подавленные решением товарищеского суда. Ведь его приговор надо немедленно выполнить!

А утром они узнали, что началась война. Известная детям из книг и рассказов старших, она сначала даже заинтересовала. Но руководство лагеря прекрасно знало, что такое война для страны. Послали запрос в центр, что делать с детьми.

Пошли разговоры, что пионеров надо немедленно отправить к родителям по домам. О решении товарищеского суда забыли. Если бы сам Роман не сказал Ване, возможно, никто бы и не вспомнил о том решении. Оно теперь звучало смешно, потому что все понимали, что надо немедленно выезжать по домам. А возможности для этого становились что ни день, то более малыми: поезда были загружены другим, автобусы до станции сначала начали ходить реже, потом совсем перестали курсировать.

А время, которое подгоняли такие события, мчалось, как в пропасть. Тревожащие сведения о боях уже под Одессой, о танковых клиньях — прорывы врага в глубь Отчизны — еще более усложняли эвакуацию детей.

— Сам останусь в лагере, чтобы уехать последним, — заявил как-то Роман в разговоре с Ваней.

— Э-э ... — неопределенно протянул Ваня. — Уехать теперь не так легко, Роман. Вон несколько девчонок из предыдущих отправок вернулись. Брось, Роман, этот фасон и при случае уезжай, — почти накричал Ваня.

Но Роман почувствовал в тоне приказа Вани товарищеское одобрение такой высокой дисциплинированности.

Тем временем бои с вражескими танковыми соединениями стали приближаться и к Крымскому полуострову. Администрация пионерлагеря осторожно объяснила детям, что ехать прямым путем теперь уже никому нельзя.

В таком положении заявление Романа о самонаказании воспринималась особенно неодобрительно — хвастается парень. А умиротворенная Любочка робко крикнула:

— Я прощаю Роману.

Но согласиться на такую ​​амнистию Роман не мог. Скажут бог весть что о нем. Это почувствовали ближайшие его друзья.

— Остаюсь с Романом! — воскликнул неутомимый авиаконструктор Олег. Все его поведение свидетельствовало, что парень не шутит. То, что он и в Крыму ходил на занятия авиакружка в одном военном санатории, что даже поднимался на самолете с пилотом-инструктором, поднимало его в глазах друзей как героя. Поэтому заявление Олега не удивило.

— А я, Олег?.. Или я, думаешь, ишак дагестанский и стану терпеть такой ​​неподходящий обстоятельствам позор друга? Остаюсь и я с Романом! — неожиданно заявил Юра Бахтадзе.

— Я тоже останусь, хоть я и согласна с судом, и тоже... не ишак дагестанский, — под еще более задорный смех, как успокоенный ребенок, сказала Любка Запорожец. Или жалко ей стало Романа? Нет, героем он теперь становится в такой угрожающей ситуации.

Ваня Туляков, до сих пор молчавший, не выдержал.

— Ты вот что, Люба, — обратился он как бы между прочим. — Лучше успокойся. Не зацепили тогда тебя за поведение, вот и не напрашивайся. Давно определена в первую очередь на выезд, почему не соблюла порядок? Сегодня еще отходит пароход на Одессу. Спеши к тетке. Что же касается меня, то я... тоже остаюсь с Романом, будем вместе выбираться из Крыма...

Далеко не всех пионеров удавалось отправить из лагеря в намеченные дни. Прошло уже больше месяца с начала войны. По несколько раз вырывались из лагеря смелые и снова возвращались. Как-то выехала Любка пароходом на Одессу.

Сводки с фронтов с каждым днем становились все более угрожающими. Усилия администрации лагеря отправить пионеров поездами не дали результатов. Более смелые ребята, нарушая все правила предосторожности, цеплялись на авто, на переполненные грузовые поезда.

В такой передряге наваждением подползла паника. Однажды ночью исчезли из лагеря шестеро ребят и с ними две девушки. Оставили записку, что они пошли пешком...

Тогда Ваня предложил выявить желающих идти домой пешком, образуя отряды во главе с воспитателями, и отправляться.

— Потому что так мы будем ждать попутный ветер и попадем в самое пекло…

В тот же день отправили две большие группы. Прощались, напутствовали и грустили. Однажды ночью удалось посадить на поезд нескольких более слабых, но никто не был уверен, что они успеют проскочить перед вражеским танковым клином... В лагере остались только Роман с тремя товарищами и десятка два боягузов, ждущих, пока за ними приедут родители.