Пётр Лаврентьев - Война и мир солдата Панкрата. Сказка-фарс

Мы с Педро на свободные местечки присели, а рядом какой-то единоутробный боярин спал, в стол мордой уткнувшись. Спит он, посапывает, из кармана у него поллитра початая выглядывает, а из носа здоровенная зелёная сопля выползает и на важные государственные бумаги прицеливается. «Этак он какой-нибудь важный документ соплёй-то измазюкает», – думаю в волнении, и бумагу у него из-под носа – вжик! – и вытянул. Боярин сразу глаз открыл и вопрошает строго:

– Ты чьих будешь, сукин кот? Чего это свои лапы к моей морде тянешь?

– Взводный Панкрат я, ваше боярство, – отвечаю по-военному. – Вы чуть было не соизволили государственный бумажный лист соплёй загадить, так я его согласно своему гражданскому долгу спас.

– А, слыхал я про тебя, – подобрел он и из кармана поллитру вынимает. – Молодец, Панкрат, бдительный ты. На-ка вот награду тебе за то, похлебай. И не буди больше, всё равно тут ничего интересного сегодня не случится, а мне вечером на ночное гульбище предстоит отправляться, так я выспаться хочу.

– Будет сделано, – отдаю ему честь. – Не извольте больше беспокоиться.

Боярин снова башкой в стол ударился, а я устроился поудобнее, из бутылки отхлёбываю да напряжённой работой Думы любуюсь.

Гляжу, на трибуну лезет волосатый мужичонка в армячишке и лаптях красных. Ревёт благим матом, грудь волосатую обгрызенными ногтями карябает и кричит:

– Доколе? Доколе над людом православным измываться будете, нехристи? Нешто души свои сатане напрочь продали и ничего человеческого в вас не осталось? Когда воровать перестанете, суки рваные, когда уж нажрётесь вы ворованным? Грядёт божий суд! – орёт он, руки к потолку вздымая как актёр в телевизоре. – Грядёт суд высший, и покарает вас господь по всей строгости небесного неподкупного законодательства!

У меня от его криков аж спина похолодела, но остальным выступление мужика не приглянулось, видать.

– Хорош дурку валять, Генка! – с хохотом орут ему из зала «единоутробные». – Ты эту речь намедни уже толкал, хватит зря глотку драть! Ты чего-нибудь новое состряпай поинтереснее, а уж потом на трибуну лезь! Председатель, лиши его слова и пинка под задницу дай!

Мужичка с трибуны спихнули бесцеремонно, и на его место сразу вскарабкался толстый скоморох в ярких одёжах. Этого слушать было веселее: он всех и каждого матом изругал, с песнями и прибаутками на трибуне поскакал-поизгалялся, потом разошёлся вконец и председателю в харю плюнул. А когда за ним охрана погналась, он умудрился и их всех заплевать прежде, чем его изловили, угомонили и на место спровадили. Все в зале аплодировали и со смеху по полу катались, и я вместе с ними. Радостно мне стало, как в хорошем цирке на представлении.

И вдруг выходит откуда-то из тёмного уголка пред очи присутствующих никто иной как наш премьер-министр. Его появления никто не ожидал – он потихоньку, без предупреждения наведался и потому, видать, увиденное его немного обескуражило.

– Что ж это такое тут творится? – спрашивает он, растерянно глазами моргая. – Лично я наивно предполагал, что Боярская Дума разными нужными думами занимается и прекрасные законы в жизнь претворяет, а вы, оказывается, только зря государственный хлеб с маслом жрёте! Вот ужо скажу государю нашему, чтобы разогнал он вас, скотов бесполезных – станете на паперти милостыню просить!

– Брось врать-то, Митька! – орут бояре. – Это ты первее у нас милостыню начнёшь просить, а нам до милостыни как до Киева на танке! Поезжай подобру – поздорову отседова, не нарушай наш жизненный уклад привычный.

Покраснел от возмущения премьер-министр, планшетом как иконой на них машет и пищит испуганно:

– Вы мне не угрожайте, а то вот я вас… У меня не забалуете!

А бояре в ответ только ржут по-конски и бумажками в него бросаются. А несколько самых рьяных с мест сорвались и побежали к премьеру, чтобы, значит, публично унизить и выкинуть со двора. Бедный министр аж зажмурился от страха, как вдруг гляжу – а около него невысокий и крепенький мужичок образовался! И как только он образовался, так сразу в зале все стихли и замерли. Даже мухи перестали крыльями махать и на пол попадали, а те бояре, что к премьеру подбегали, застыли как детской игре «Море волнуется раз». Мужичок строго на всех посмотрел, подошёл к этим замершим радикалам и всех их на пол побросал, а к одному, особо перед тем на премьер-министра оравшему, даже какой-то болевой приём применил.

Я присмотрелся: ох, а ведь это сам Горох Горохович в Думу закатился! Вот это сюрприз!