Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

– Иосиф, что с тобой случилось? На тебе лица нет. Где ты его оставил? – И она, округлив глаза, поискала лицо брата вокруг себя, а потом развела руками. – Нету.

Он вновь едва не потерял голову, потому что в зале находились уважаемые люди, которые приехали из Рима вместе с царицей. Её брат царь Агриппа и римский всадник Тиберий Александр, перешедший в язычество. Год назад он был прокуратором Палестины, но редко появлялся в Иерусалиме, так как евреи считали его предателем, поворачивались к нему спиной, а другие – более горячие – плевали в сторону прокуратора.

Царица всё поняла, скромно потупилась и, улыбаясь, проговорила известную фразу, немного изменив её:

– Ты Иосиф Прекрасный в том саду, который словно Египет.

Обуреваемая чувством любви юная Береника отправилась с семейством путешествовать по Египту. Она была настойчивой, но когда она брала руки Иосифа в свои руки, тут же появлялась Мариамма и пронзительным голосом кричала:

– Не твори блуд! – И с укором взглянув на брата, смущённого криком сестры, она добавляла: – Укрепи себя молитвой.

Царица тоже внимательно смотрела на юношу, который долго стоял перед усыпальницей Хуфу. Поведение Иосифа говорило царице, что он мечтал о великих делах. Но для этого он должен был перейти в язычество, стать эллином, как Тиберий Александр. Она знала, что Иосиф был воспитан фарисеем Аристобулом. Чувство любви не позволило юной женщине увидеть в Иосифе то, что хорошо видели мужчины. Он был слабохарактерным, безвольным, как женщина. В то же время Иосиф притягивал к себе внимание всех, кто его окружал, притягивал женственной чувственностью.

Корабль медленно двигался вверх против течения Нила. На высокой палубе, укрытой тентом от жгучих лучей солнца, возлежали на ложах, сидели в креслах друзья и родственники Береники, изнывая от жары и духоты. Порывы ветра с Ливийской пустыни не могли принести путешественникам облегчение. Ветер был горячий. Но когда рабы начали поливать палубу водой, то она, быстро испаряясь, стала насыщать сухой ветер влагой. Под широким тентом появилась прохлада. Люди оживились. Впрочем, на царицу, которая была старше Иосифа на десять лет, жара не действовала. Она сидела по другую сторону широкого прохода и, чуть улыбаясь, зачарованно смотрела на лицо юноши. Она ни о чём не думала. Тиберий Александр решил привлечь к себе внимание публики. На его широких плечах висела белая тога из китайского шёлка. Китайский шёлк был необычайно дорогим. И, по сути, на плечах всадника висело целое состояние. А сама тога давно стала священной одеждой для людей империи. Люди расступались в стороны, когда видели идущего навстречу носителя тоги и выказывали ему всяческое уважение и почтение. В противном случае тех, кто не уважал гражданина Рима, ждали розги, тюрьма или продажа в рабство. Продажа в рабство грозила и тому человеку, который, не имея на то право, носил тогу.

Тиберий Александр выбрал интересную тему для рассказа: падение Мессалины жены императора Клавдия, которая при живом муже вышла замуж за патриция Силия. На свадьбу был приглашён в качестве свидетеля и Клавдий. Он, как обычно, посмеиваясь и делая ужимки своим звероватым лицом полного идиота, поставил подпись в брачном контракте. Императора уверили, что это шутка. Но вольноотпущенник Нарцисс, правивший империей, был напуган свадьбой Мессалины и юного Силия, потому что понял, что дни Клавдия были исчислены его женой. А так же были исчислены дни Нарцисса. Мессалина была подстать своему супругу, не знала меры ни в любви, ни в гневе. Сторонники Нарцисса были в ужасе от возможного кровавого террора безумной Мессалины. Сам Нарцисс, заламывая дрожащие руки, метался по кабинету, обдумывая планы, с помощью которых можно было бы открыть глаза Клавдию на правду его жизни с неверной женой. Если бы он был психически нормальным человеком, то сам Нарцисс мог бы сказать императору о предательстве Мессалины, о котором знала вся империя, кроме одного человека, Клавдия. Сумасшествие императора, которым виртуозно пользовался Нарцисс, обернулось против Нарцисса, потому что императору можно было легко внушить любую мысль. Мессалине не стоило бы большого труда убедить мужа в своей кристальной чистоте перед ним и потребовать отправить Нарцисса на Гемонии. А на следующий день Клавдий поступил бы так, как он всегда поступал, оглядев своих друзей, удивлённо бы спросил: «Почему не пришёл мой друг Нарцисс? Он меня сердит своим отсутствием».