Михаил Щукин - Грань

А что будет дальше? Что завтра будет?

Тех, меньших числом, Степан смог остановить. А вот этих?

Думай, Степан Васильевич, думай. Заметил, что мужики успели приложиться к бутылке? Попробуй, подплыви и прикажи свернуть рыбалку – голову открутят. Он, рыбнадзор Берестов, стал сейчас тем человеком, на котором сорвут раздражение и обиду, накопленные годами. И дела никому не будет, что сам он в этих обидах не виноват.

Виноват, не виноват… Какая теперь разница! Что должно было случиться – случилось.

Он не шевелился, словно его оглушили. Тупо смотрел вслед неводилыцикам. Они уходили все дальше, и никто из них даже не оглянулся на лодку рыбнадзора. Неожиданно, как по команде, левые крылья неводов дрогнули и стали заворачивать к берегу. Мужики притонивали.

На реку поползли сумерки, но Степан напрягал глаза и хорошо видел, как вскидывалась и шевелилась в мотнях рыба, как мужики выбирали ее и складывали в мешки. Потом по двое заходили в воду и полоскали невода. Загомонили. Слов не разобрать, но по голосам ясно – радуются. Не улову, не рыбе в мешках, радуются, что они – сила. Что хотят, то и делают на реке, а рыбнадзор, как побитый, сидит в лодке и хлопает ушами.

Прополосканные невода выносили на берег и складывали на траву в одном месте. Спокойно, без суеты, словно закончили дела на своем подворье и теперь прибирали инструмент на место. Степан ожидал, что они прямиком через забоку направятся в деревню – лодок поблизости было не видно, но он ошибся. Мужики развели костер и рассаживались вокруг него, кто на коряге, кто на корточках, а кто и прямо на песке, стаскивали с себя одежду, развешивали ее на воткнутых палках. Понятно, сейчас погреют нутро, а потом пойдут разговоры за жизнь. А почему бы и Степану не поговорить с ними? Потолковать с глазу на глаз, без шума и крика, ведь не иностранцы же они, в конце концов, как-никак, а в одной деревне живут. Поднимал руку, тянулся к пускачу и тут же ее отдергивал – духу не хватало.

Костер в густеющих сумерках разгорался ярче, бросал неверные отблески на темную стену молодого ветельника, и она шевелилась. Призрачно, зыбко было на реке и на ее берегах – все качалось, подрагивало, не имея твердой опоры. Где-то далеко за изгибом тяжело кряхтел буксир и вздыхал изредка тягучим, надсадным гудком, будто жаловался на незавидную долю вечного работяги. Степану тоже хотелось пожаловаться на свою долю. Но кому?

Снизу, от протоки, легко выскочила лодка и ходко пошла вверх, поравнялась с костром, круто повернула и ткнулась носом в берег. У костра зашумели, задвигались, что-то потащили из лодки. Виделось в сумерках уже плохо и, как ни всматривался Степан, он ничего не мог разобрать, кроме шарахающегося пламени костра и таких же шарахающихся теней. И он решился. Рука потянулась к пускачу, и он ее не отдернул.

Чем ближе подплывала «казанка» к костру, тем тише и несуетней там становилось. Голоса смолкли, тени перестали шарахаться, даже пламя костров утихомирилось и ровно потянулось вверх. Лодку, которая только что причалила, Степан узнал сразу – бородулинская. А вот и сам хозяин, да не один, с Петром. В ногах у них стоял ящик вина, «огнетушители» ядовито отсвечивали зелеными стеклами. Заметил Степан, как Бородулин дернул племянника за рукав, и они оба отошли подальше от костров – в потемки. «Не спрячешься – вижу», – усмехнулся Степан, догадываясь, что Бородулин с Петром примчались скупать у мужиков рыбу, наверное, уже договорились, иначе ящик с вином не стоял бы здесь. Вот так. Ну да ладно. Повыше на берег поддернул лодку, чтобы ее не унесло течением, и упруго пошагал к костру.

– Здорово, мужики! Как рыбка ловится? – Собственным голосом Степан остался доволен – громкий, уверенный.

В ответ – молчание. В отблесках пламени хорошо видны лица – мужики крепко хлебнули для сугрева. Лучше бы не дразнить их и не лезть сейчас – одной искры хватит, чтобы вспыхнули. Но коль уж назвался груздем… И Степан еще громче, уверенней подал голос:

– Рыбка, говорю, как ловится? Хоть бы ухой накормили.

Мужики глухо молчали.

Степан остановился, не доходя до костра несколько шагов. Широко расставил ноги в броднях и сунул руки в карманы. Мужиков это озадачило. И ожидалось: брякнет сейчас кто-нибудь соленую шутку, сморозит глупость, напряжение ослабнет, и можно будет подойти к костру совсем близко, удобно сесть на коряге и приготовиться к длинному, обстоятельному разговору.

– Щас, – хрипло отозвался Гриня Важенин и сунулся к куче сушняка. – Щас накормим.