Михаил Щукин - Грань

Кривой, толстый дрын рассек пламя костра, и хорошо, что Степан успел увернуться – иначе бы ноги перешибло.

– Ты, придурок, а ну сядь!

А вот этого делать не следовало. Не надо было орать на Гриню, который сразу осмелел, чуя поддержку мужиков.

– Придурки мы, да? С придурков штрафы давишь, да? А чо ты с умных берешь, а?

Гриня орал и выдергивал из сушняка новый дрын.

– Уймите вы его! Поговорить надо.

Мужики не шевельнулись.

Гриня поднял над головой дрын и двинулся к Степану, обходя костер, странно припадая сразу на обе ноги. Несколько человек двинулись за ним. Краем глаза Степан успел заметить – Бородулин, а с ним и Петро, исчезли. Не было их на прежнем месте. Гриня с оскаленными зубами, словно собирался кусаться, подходил ближе. Оскал этот, по-пьяному дикий, не оставлял никаких сомнений – ударит. Степан попятился. Гриня, а следом за ним и мужики прибавили шагу. Гриня дернулся, махнул дрыном, Степан, оберегаясь, кинулся в сторону, запнулся и во весь рост растянулся на песке. У костра захохотали. Дрын, оказывается, Гриня не бросил. Только пужнул. Лучше бы уж ударил. Степан вскочил на ноги. И тут – вот же поганая душа! – Гриня запустил дрын. От резкой боли под коленом Степан присел и не мог выпрямиться – ногу как отсушило.

– Да вы что, скоты! Я ж поговорить!

Короткая увесистая палка – кто-то от костра бросил ее – ударила по лицу и рассекла лоб.

Сейчас безнаказанность захлестнет мужиков и отшибет им последний разум. Степан вскочил и, припадая на отшибленную ногу, бросился к лодке. Вслед ему хохотали, кидали палки. Смех, бьющий в уши, палки, пролетающие с упругим фурканьем мимо, дикая боль под коленом и теплая кровь, стекающая по лицу, – вот что получил он вместо разговора по душам. Гриня, алкаш, пропивший все на свете, пропивший даже память о своей дочке, Гриня, от которого осталась одна оболочка, и тот смеется над ним. Не-е-ет, что угодно, а смеяться над собой он не позволит. Степан уже ничего не слышал, видел только костер, приседающего и хлопающего себя по ляжкам Гриню, хохочущих мужиков и не видел лишь Бородулина. Стоит где-нибудь в кустах, наблюдает. Смотри, сволочь, запоминай, чтобы и тебе неповадно было.

Перевалился через борт лодки, выдернул из рюкзака брезентовую кобуру, и тяжелая ракетница матово сверкнула толстым стволом. Ствол беззвучно открылся, глянул круглым и тусклым глазом пустого канала. Степан с размаху запечатал этот глаз патроном. Злорадно усмехаясь, двумя руками ухватывая ракетницу, он медленно повернулся к костру.

Ствол дернуло, глухо ударил выстрел, и зеленая ракета, царапнув песок рядом с Гриней, закувыркалась, обдавая все вокруг болотно-режущим светом. Гриня ужаленно подпрыгнул, взвизгнул тонким голосом и упал на четвереньки. Мужики шарахнулись. Их шатающиеся тени лихорадочно заскользили по озаренному песку.

Руки знали свое дело и действовали быстрее, чем соображала голова. Стреляную гильзу – в лодку, новый патрон – в ствол, и вторая зеленая ракета врезалась в песок у самого костра, сыпанула искрами, искры эти раскидали мужиков в разные стороны.

– Гад, по людям! Стой-ой!

– Степа-а-ан!

– Кончай!

Истошные дурные голоса захлебывались от страха. Но Степан их не слышал, ослепленный кувыркающимся светом ракеты.

Пригибая головы, пугливо кидаясь из стороны в сторону, мужики вламывались один за другим в забоку, и в ветельнике стоял такой хруст, словно неслось лосиное стадо. Степан вставил третий патрон и поднял ракетницу вверх. Зеленая молния с упругим свистящим шорохом взмыла вверх, дрогнула в крайней своей точке, прочертила в темном небе дугу и неторопливо стала сваливаться вниз, отбрасывая на берег и на воду недолгий, блуждающий свет.

Возле костра никого не было.

Степан забрел в Обь, долго отмывал лицо, пригоршнями лил воду на голову и потихоньку начинал приходить в себя. Обмотал кое-как бинтом голову, присел на нос «казанки» и долго не мог выудить негнущимися пальцами папиросу из портсигара. Когда закурил и отдышался, стал ждать Бородулина – не мог же тот без призору бросить лодку.

Папироса, докуренная до самого мундштука, пшикнула в воду. Степан поднялся, перемогая ноющую боль в ноге, перетащил невода к костру, облил их бензином из запасного бачка, но бросить в огонь не торопился – ждал, когда вылезет из кустов Бородулин. Тот появился не скоро. Незаметно и неслышно выскользнул из ветельника и остановился неподалеку. На его глазах Степан брал один невод за другим и осторожно, как стеклянную посуду, укладывал их в костер. Пламя, слизывая бензин, с треском подскочило вверх, мокрые невода зашипели и запыхали паром. Бородулин подвинулся ближе, и теперь они стояли со Степаном по разные стороны костра, разделенные жаром и пламенем, смотрели, как горят невода.