Карл Май - Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане - рассказы

Тут я услышал быстрые шаги в другой части здания. Двое. В дощатой стене имелись дыры от сучков. Я глянул в одно из отверстий. Так и есть! Через соседний двор бежали двое мужчин, у каждого в руках было длинное турецкое ружье.

Я высунулся сверху во двор и крикнул:

— Скорее в переулок, кади! Убийцы убежали через соседний дом.

— Этого не может быть!

— Я их видел, скорее!

Он повернулся к своим людям:

— Поглядите, прав ли он!

Двое удалились неспешными шагами. Впрочем, мне было уже безразлично, поймают их или нет. Я спустился во дворик. Кади спросил меня:

— Эфенди, ты хаким?

Любой восточный человек видит в каждом франке врача или садовника. Мудрый кади не являлся исключением.

— Да, — ответил я, чтобы он отвязался.

— Тогда посмотрим, мертвы ли эти двое.

С Али Манахом все было ясно: пуля пробила ему голову. Полицейский же был еще жив, выстрел пришелся по касательной в лоб, но надежды было мало.

— Отец! Отец! — причитал второй хавас, склонившись над телом.

— Что ты причитаешь, — сказал кади. — Такова его участь. В Книге сказано, что так оно и должно быть. Аллах знает, что делает!

Тут вернулись двое, посланные в погоню.

— Ну что, эфенди был прав? — спросил кади.

— Да.

— Вы видели убийц?

— Да, видели.

— А почему не схватили?

— Они были уже далеко.

— Почему же вы не пустились в погоню?

— Мы не могли. Ты же нам не приказал. Ты приказал посмотреть, прав ли этот эфенди.

— Ленивые собаки! Бегите тотчас за ними, ловите их!

Теперь они помчались как одержимые. Я подумал, что, едва исчезнув из поля видимости, они сразу же сократят свою прыть.

— Аллах акбар! — бормотал Халеф. — Эти собаки хотели тебя застрелить, сиди.

— Пусть бегут, Халеф.

— А если бы пуля задела тебя?

— Тогда бы они от тебя не ушли!

Кади занялся трупом дервиша. Потом обратился ко мне с вопросом:

— Как ты думаешь, эфенди, почему они его застрелили?

— Потому что думали, что он их предал или мог предать. Ведь характер у него слабый, мы бы рано или поздно все узнали.

— Он получил по заслугам. Но зачем они стреляли в другого?

— Пуля предназначалась не ему, а мне. Но я успел отскочить.

— Они хотели отомстить тебе?

— Наверняка. Что будем делать с трупом?

— Меня это не тревожит. Я прикажу закопать его, он получил свое сполна. Его лошадь стоит у Гуляма. Я прикажу ее забрать.

— А отец? Он ведь избежал наказания.

— Хочешь преследовать его, эфенди?

— Естественно!

— Когда же?

— Мы тебе больше не нужны?

— Нет. Можешь ехать.

— Тогда мы часа через два отправимся.

— Аллах поможет вам в поимке негодяя!

— Аллах-то поможет, но я не отказываюсь и от твоей помощи.

— Что ты подразумеваешь под этим?

— Ты ведь обещал мне ордер на арест и шестерых хавасов в помощь?

— Да, они должны ждать у ворот Гуляма. Тебе нужны все шестеро?

— Нет, трех будет достаточно.

— Через два часа они у тебя будут. А ты сдержишь слово, что дал мне?

— Сдержу так же, как ты свое.

— Тогда иди с миром. Да доведет тебя Аллах в добром здравии до родины твоих отцов!

Он ушел. С того момента, как я отказался отдать ему деньги, он полностью переменился. Что делает с людьми жажда наживы! Его подчиненные исчезли. Только сын причитал над телом отца, который доживал последние минуты. Я вынул кошелек, отсчитал деньги Али Манаха и отдал их хавасу. Он бросил на меня удивленный взгляд и спросил:

— Ты даешь это мне, эфенди?

— Да, это твое. Похорони на них отца. Но не говори ничего кади!

— Господин, твоя доброта пролилась бальзамом на мои раны. Твоих денег хватит на памятник, чтобы все посетители кладбища видели, что здесь похоронен верный сын Пророка…

Так я, христианин, помог мертвому мусульманину с памятником. Уж лучше так, чем в карман кади…

Мы устроили военный совет. Гулям размышлял о том, что за люди орудовали в доме, где нашел свою смерть дервиш. Он высказал соображение, что они могут быть связаны с насрами в Константинополе. Это не было лишено оснований; я же причислил их к тем, про кого жители полуострова говорят: «Они ушли в горы».

Теперь у меня было время заняться запиской, которую я так пока не расшифровал.

— Ты можешь прочитать строчки, эфенди? — спросил Исла.

Я приложил все усилия, но вынужден был отступиться. Записка переходила из рук в руки, все напрасно. Некоторые буквы были написаны отчетливо, но они образовывали слова чуждые и непонятные всем нам. И тут самым умным из нас оказался Халеф.