Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Егорка видит фигуру только по пояс… Он видит землистого цвета лицо, бритое, со щетиной коротких волос на щеках и продолговатым острым подбородке. Широкий с толстыми на висках жилами лоб.

Ворот рубахи расстегнут. Грязная шея, грязная грудь, отливающая в желтизну.

Егорка прицелился.

Сразу поставил он мушку в рогульки прицела, повел ствол… и трррах!.. Густой дым клубится между кустарниками, расплываясь по сырой земле белой волной.

Егорка выбрасывает, ловко ловя его на лету, стреляный патрон и сейчас вставляет свежий.

Он давно привык делать это всякий раз после выстрела, и даже не замечая сам, как менял патроны. Он точно был частью берданки, дополнением её механизма. Иногда ему казалось даже будто берданка у него какая-то особенная, волшебная, вечно заряженная.

Дым совсем осел книзу. Между деревьями уж не видно человеческой фигуры.

Вот тебе и гривенник.

Но когда началась война, Егорка изобрел себе новую охоту.

Когда началась война, Егорка стал охотиться за шпионами.

Это уж была дичинка, куда повыгодней беглого.

Ему, правда, так и не удалось словить ни одного шпиона. Но он не унывал…

Он говорил:

— Авось, и на меня Бог оглянется.

Избивая беглых, он не испытывал угрызений совести.

Ведь беглый — все равно человек отпетый. Беглый хуже разбойника.

По закону разбойнику нельзя стрелять в спину. Ему непременно нужно бить в грудь, в лицо, в живот— только не в спину.

Иначе попадешь под суд и могут засудить. Самого обвинять в разбое.

Только жандарм может стрелять в разбойника, как ему понравится: в спину или в грудь.

Но для того необходимо опять-таки, чтобы жандарм убедился, с кем он имеет дело — с разбойником или нет.

А про беглого нечего говорить.

Беглый — он так и есть беглый. Часовому приказано:

— Бей, не долго думавши.

Он даже в том смысле произносит присягу.

Вот тут и вся разница.

Жандарму разрешено:

— Можешь бить.

А каторжному часовому приказано:

— Бей непременно.

И, стало-быть, не все ли равно, кто убьет беглого? Он ли, Егорка, или часовой.

Он только помогает часовому.

Часовой промахнулся — и на здоровье. Пусть его. Егоркина пуля видит.

Шел-шел беглый, может-быть, не одну сотню верст прошел.

И думает:

— Слава тебе, Господи!

— Ан нет, погоди, молодчик! А про Егорку-то забыл?

Только что, Господи, благослови, выбрался на волю, а тут— хлоп и готово!

Будет: отгулялся.

Так думал Егорка про беглых.

И потому он не испытывал угрызений совести и бил по беглому с легким духом, наплевав на указательный палец, чтобы он не скользнул по спуску, выцелив как следует — будто стрелял не в человека, а в дерево.

Он также стрелял бы и в шпионов, если бы шпиона сразу можно было отличить от обыкновенного человека и, если бы за них платили деньги, все равно как, например, за волков.

Пришел куда следует: столько-то волчьих ушей, голов или лап, — сейчас чиновник:

— Раз, два, три, четыре…

Пересчитает.

— Твои?

— Мои-с.

Возьмет счеты: хлоп, хлоп.

— Всего столько-то, за штуку по стольку-то, и того.

Подотчет еще на бумажке, воткнет перо в лапку с дробью, сдвинет очки на лоб.

— Значит, тебе полагается…

И скажет сколько полагается.

Дескать:

— Три рубля.

— Так точно, ваше благородие.

Святое дело. Скоро и чисто. Все равно, как на почте.

А шпиона надо доставить живого.

И главное, как его узнать, что он шпион?

На нем не написано.

Егорка почему-то был уверен, что за шпиона ему непременно заплатить.

Ведь платят же за волков!

И за шпиона заплатят… Еще лучше, чем за волка.

Волк, он так и есть волк… Он все больше насчет лошадей, овец, у кого есть овцы… Конечно, иногда и на человека нападает, если в стае…

А шпион… Шпион — он первое дело человек, и у него динамит. И он, как чуть что зазевался — сейчас и до свиданья.

Либо болт из моста вывинтит, либо еще что свистнет.

Он с разумом.

Первое, что и себе удовольствие доставил, потому что за болт всегда дадут деньги, а второе, и его начальство довольно. Приведут его к ихнему генералу. Сейчас генерал:

— О дескать, Васильев, ты.

Или еще там как-нибудь по-ихнему. Небось, у них тоже и фамилия, и имя, отчество — все как следует. Да…

— Ты, дескать.

— Я, ваше превосходительство.

Возьмет и вытащить болт.

— Видали? — дескать.

Здоровенный болт, в руку.

Тряхнет им.

— Видали?

А генерал:

— Ого! Железнодорожный?

Потому что, прежде всего, он военный и, если, что насчет сабли, или какого винтика из винтовки — понимает, а где же ему разобрать, какой болт из моста, а какой из рельсы.