Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Он их приравнивал к пушному зверю немного поценней белки.

Сам он был охотник.

Он говорил про беглого.

— За белку мне дадут пятачок за шкурку, а у него (т. е. у беглого), уж как не верти, всякой хурды-мурды найдется на гривенник.

И, крякнув, он сдвигал густые рыжеватые брови и пригибал к ладони палец на левой руке; толстый и корявый как дубовый сучок, с редкими длинными волосами по всему пальцу с тыльной стороны.

Казалось, от мозолей или отчего другого пальцы у него не сгибались свободно так, как у людей, и чтобы пригнуть палец к ладони, он надавливал на него другим пальцем на правой руке на самый кончик, на ноготь и, пригнув к ладони, придавливал еще, словно для того, чтобы палец не выпрямился как-нибудь сам собой.

— Первое, — произносил он тоном знатока, очень важного хорошо ему известного зверка, непризнаваемого, однако, за дичь другими охотниками. — Первое — котелок.

Тут он вздергивал свои рыжие брови и поднимал значительно указательный палец.

— Э! у всякого бегуна есть котелок… Второе…

И он загибал другой палец совершенно так же, как первый, сначала вытянув его, потом захватив с исподу пальцем правой руки.

Одну по одной он перечислял все вещи, могущие оказаться у беглого.

В заключение он говорил:

— Вот тебе и беглый.

И, прищурив левый глаз, усмехался самодовольно и с отражением в лице и в глазах, которое можно было перевести так:

«Я брат, нигде не пропаду».

Но ведь как бы то ни было — он охотился на людей. И всякий, кто выслушивал эти признания, словно слышал в этих признаниях запах крови.

Егорка был один, совсем один, у него не было приятелей.

И когда он приглашал с собой кого-нибудь на охоту — даже в те дни, когда трудней всего было встретить беглых в лесу — он получал отказ.

Тогда он отправлялся один, угрюмый и мрачный, потому что и ему тоже чудился словно запах крови, пропитавший и его всего… Запах человеческой крови.

Каждый год он уходил на эту «тягу» на беглых.

Он был отличный стрелок, и у него была отличная берданка, карабинского образца, коротенькая и очень легкая.

Называл он ее гусаркой, потому что в свое время такими карабинами были вооружены наши гусары.

Был у него и обжимитель для патронов, и прибор для вставки пистонов.

Он прекрасно знал тропы, проложенные беглыми, — не хуже самих беглых.

Он собственно не искал беглых, не выслеживал их, а переселялся на известное время в те места, где беглых больше можно было встретить.

И он никогда не промахивался.

Он не промахивался даже по белке.

Он жалел патроны, потому что у него их было мало, и они иногда лопались. Паять их было трудно, да и все равно это ни к чему не повело бы.

Спаянный патрон опять лопнет.

Он знал это по опыту.

И он старался целить непременно в «убойное место» — в висок, в затылок, под сердце.

А белку он бил в носик или в глаз.

Тихо в лесу. Полдень. Егорка остановился на отдых. У него тонкий слух и большая опытность. Он отличит сразу, отчего хрустнула ветка — близко ли, далеко ли — все равно лишь бы звук, хоть обрывок звука долетел до него.

— Человек, — шепчет Егорка, вытягивает шею и сам весь вытягивается.

На лбу собрались морщины, губы поджаты. Серые большие глаза широко открыты.

Но он еще не встает с земли. Он только прислушивается — не ошибся ли.

Он слышал, как захрустели в лесу сухие ветки. Потом сразу стало тихо.

И он стоить на коленях и боится встать, чтобы не произвести шороха, и чтобы этот шорох не раздался по случайности одновременно с тем, чужим хрустящим звуком, которого он ждет каждую секунду.

Весь он словно замер.

— А-а, — произносит он почти беззвучно… Его глаза остановились совсем. Голова поворачивается так, чтобы лучше слышать, в ту сторону, где захрустели ветки.

До него опять донесся этот характерный сухой, то вспыхивающий, то потухающий хрустящий звук ломающегося валежника, когда по валежнику идет человек.

— А-а…

Правая рука тянется за берданкой, шарит по земле, нащупывает, наконец, берданку.

Потом он встает.

Он выше кустарника, в котором притаился; он встал, сгибая спину. Шея по-прежнему вытянута.

На лоб из-под шапки нависла прядь волос. Не меняя положения, он отвел ее назад за ухо.

Снова хрустнули ветки.

Теперь уже совсем близко.

Захватив правой рукой берданку вокруг шейки приклада, одним движением пальца он взводить курок. Потом медленно поднимает берданку.

Вот он.

Среди деревьев мелькнула человеческая фигура.