Дмитрий Беркут - Клошар

– Лен, хватит, – я повернулся к ней, сгрёб в охапку и принялся успокаивать. Одной рукой я крепко её обнял, а другой стал гладить по голове. Ленка замолчала, но из её глаз одна за одной катились крупные слезинки.

– Гад… – всхлипнула она уже тихо. Потом уткнулась в моё плечо и беззвучно, сотрясаясь всем телом, зарыдала. Я приподнял её, переместил на кровать, стоящую в полуметре от стола, за которым мы сидели, и принялся раздевать. Она, не прекращая плакать, поцеловала меня в губы. Её поцелуй был солёным от слёз. Ленка судорожно вцепилась в мою рубашку и попыталась стащить её с меня через голову.

– Подожди, подожди, Лен, – зашептал я, но она в нетерпении так рванула за ворот, что пуговицы разлетелись по всей комнате. Я снял с неё майку, и Ленка всем телом прижалась ко мне.

– Дима, Дима. Дурень ты, дурень, – шептала она, целуя мое лицо.

Мы давно уже оба поняли, что единственный конструктивный разговор, который между нами возможен – это секс. Обычных слов никто из нас просто не слышал. Каждый говорил своё и слушал только себя. И лишь занимаясь сексом, мы ловили ощущения друг друга, были «здесь и сейчас». Сколько это могло продлиться? Наверное, вечность. Были бы мы счастливы эту вечность? Почему бы и нет? Для секса не важны интересы или культурные различия. Секс самодостаточен.

Я лежал и курил прямо в кровати, стряхивая пепел в банку из-под сгущёнки, стоящую на полу. Ленка обычно была против курения в доме, так как после двух-трёх сигарет наша гостинка превращалась в газовую камеру. Но в такие моменты она и сама была не против сделать пару затяжек. Хотя и клялась каждую неделю, что с понедельника уж точно бросит.

– Дим, – Ленка села в кровати, откинувшись на подушки, – а почему ты стал фотографом?

– Потому что это один из способов передать красоту, Лен, показать её людям. Через картинки транслировать то, что ты чувствуешь.

Ленка задумалась:

– Интересно, а если мне что-то не хочется много фотографировать, значит, я просто не вижу красоты?

– Понимаешь, фотография – это одно из направлений искусства, а цель искусства в том, чтобы передать переполняющее тебя чувство красоты. Аккумулировать твои внутренние переживания и выплеснуть их в окружающий мир. «Красота спасёт мир», помнишь? Так вот именно на этом в мире всё и держится: на красоте, истине и любви. Красота движет людьми, визуальная красота, красота слова, красота звука – неважно. Она наполняет жизнь смыслом, пробуждает любовь, открывает истину.

– Это так романтично, – Ленка улыбалась, глядя мне в глаза, – может быть, я не вижу красоты, но я люблю тебя за то, что ты видишь красоту во мне. На меня никогда так не смотрели. Я когда тебя встретила, сразу почувствовала себя как-то по-особенному. И всё потому, что ты на меня смотрел, как на проявление какой-то неведомой красоты. Это окрыляет, Дима, перед этим ни одна женщина не устоит, точно тебе говорю. А ещё ты умеешь говорить красиво, я очень люблю слушать, как ты что-то объясняешь.

– Слушать, Лен, ещё большее искусство, чем говорить, – усмехнулся я.

Ленка деланно насупилась:

– Да уж, кое-кто из нас точно слушать не умеет – вечно витаешь где-то в облаках. А теперь ещё и в парашютисты подался. «Леен, помолчи немного, а то диалога не получается», – передразнила она меня.

Мы рассмеялись. Я вылез из-под одеяла и натянул джинсы.

– Лен, у меня съёмка вечером, в «Подвальчике». Скляр, Александр…

Ленка сразу сникла:

– Ну вот… Никогда тебя нет дома. Ходишь где-то, снимаешь, общаешься со всеми, кроме меня. Хорошо же лежали.

– Прости милая, работа, нам нужно на что-то жить.

– Вот твоя вечная отмазка – работа, – Ленка демонстративно отвернулась к стенке.

– Лен, давай, часика через три вернусь, – я чмокнул её в затылок, накинул пальто и выскочил из дома.

А через полчаса в «Подвальчике», под пение Александра Ф. Скляра, ребята уже наливали мне чешское тёмное. Дело в том, что снимать самого Скляра по райдеру можно было только после его выступления. А пришёл я заранее, чтобы послушать, – мне же нужно будет к этим фоткам ещё и написать что-то. Так что, всё честно.

Прошло уже полтора года с моего трудоустройства в «Вестник». За это время я вжился в Томск так, как будто сам был коренным томичом. Все вокруг диву давались, насколько легко и быстро я стал для всех своим в доску. Своё внезапное возникновение в этом городе я объяснял фестивалем путешественников. И это превратилось в удобный шаблон для ответов, постоянно обрастающий всплывающими из глубин памяти подробностями. Ох уж эта память! Однако Индия так и оставалась для меня полусном-полуявью. Как далекая и непостижимая идея, которой я настолько проникся, что сам в неё поверил и убедил всех остальных в её реалистичности. Хорошо, что никому в голову не приходило попросить меня показать фотографии из Индии. Их просто не существовало. Я, фотограф, путешествовал по Индии и не привёз фотографий. Такого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Или же в моём прошлом просто не было самой Индии. Когда эта мысль мне впервые пришла в голову, я неделю не вылезал из бара, уйдя в глухой запой и всё больше утверждаясь в истинности этой своей догадки. Но потом работа взяла своё, заполнив все ниши и пустоты в голове. И я решил: ну, не было Индии – так будет. Когда-нибудь – обязательно. У каждого должна быть мечта. А сейчас мне было интереснее проводить время на съёмках и различных мероприятиях, чем дома. Ленка от этого, вероятно, тихо страдала, просиживая день за днем в четырех стенах. Но поделать с этим ничего было нельзя. Она не любила подруг. Говорила, что прекрасно себя чувствует, общаясь лишь со мной в пределах дома. Плюс ко всему, мои выходные тоже были заняты. Я ездил прыгать с парашютом, а после прыжков, несмотря на все Ленкины протесты, мы с Саней традиционно квасили пивас в каком-нибудь из центральных баров. Саня разошёлся с Тасей и жил теперь в общаге. Вернее, это Тася от него ушла. Возможно, какая-то моя вина в этом тоже была. Но Саня твёрдо заявил, что рано или поздно этим всё равно бы закончилось. С тех пор у Сани появилось сразу несколько новых пристрастий. Как-то, на одной из общажных посиделок в ТУСУРе 1 1 Томский государственный университет систем управления и радиоэлектроники. , он познакомился с экстремалами из клуба «ТАКТ». Сходил с ними разок в горный поход и ожидаемо заразился клаймбингом и альпинизмом. Теперь Саня хотя бы раз в пару недель выезжал на восхождения. И все наши разговоры, в конечном итоге, сворачивали на горы, горы и снова горы. Горы, по мнению Сани, – это основа мироздания. А гора Белуха на Алтае – так вообще центр материальной вселенной. Как-то мы разговорились о Рерихах. Когда речь зашла об их житии в Индии, Саня меня пристыдил: «Как так? Ты там был и не заехал посмотреть дом Рерихов? Что ж ты за человек-то такой?!». Да я о Рерихах-то от него и узнал. Думал, это просто художник какой-то – Рерих. А их, оказывается, целое семейство: художников, мистиков и путешественников. Они создали своё учение и были связаны с масонами… Поначалу мне было немного тревожно за Саню: вдруг его затянет в это самое учение, как в секту, – «охмурили ксендзы душу Адама Козлевича». Но не тут-то было. Его больше всего интересовали горы, восхождения и риск. А остальные сведения были просто сопроводительной информацией к основному объекту его интереса. По выходным Саня всё так же работал парашютным инструктором в дропзоне Головино. Там он, благодаря своему обаянию и харизме, с пол-оборота вписывался в любую компанию. В будние дни у него работы не было, но Саня нашёл себе дело. Под видом студента он посещал лекции в томских университетах. И учился всему, чему только можно, – нужному и не очень. На вопрос: «Зачем тебе это?», Саня пожимал плечами: «Халява».