Модест Майский - Я, море и мои друзья. Детские забавные истории

Кот обычно подходит к тебе, ласкается, мяукает, а потом писает на ногу и с гордым видом за выполненный им перед тобой долг удаляется, как ни в чем не бывало. Делает это нарочно, я так считаю. А еще может подстеречь тебя где-то в углу, неожиданно броситься на тебя и поцарапать ногу. Причем нападает на всех.

Почему он так поступает, я не знаю, и даже не догадываюсь об этом.

Хозяйке, по-видимому, такое хулиганство со стороны кота порядком надоело. Однажды она не выдержала, поймала кота за шиворот после очередной его проказы, посадила его в мешок и пошла с ним в горы – они окружают наш городок с трёх сторон, а с оставшейся к нему подступает море. Она унесла кота в горы довольно далеко, где и оставила. Пошла в горы утром, а вернулась домой только почти к вечеру. Правда, заходила ещё на базар, сделала кое-какие покупки.

– Фу, ты, избавилась, наконец, от этого кота негодяя, – сказала она нам, когда вернулась домой.

– От какого, Фёдоровна, белого или черного? – интересуется у нее мой отец.

– Да от черного. Надоел всем хуже горькой редьки своими «подвигами». Сил больше бороться с ним никаких нет.

– Вы уверены?.. Вон он по двору ходит…

Отец показывает на большого черного кота, который в этот момент как ни в чем не бывало пересекает двор.

– Ой, батюшки. Правда, он… И откуда он только взялся на мою голову?..

Хозяйка всплеснула руками. Она думала, что унесла его далеко в горы и тем самым избавилась от него навсегда, а кот вернулся домой раньше неё.

Как он это сделал, остается только гадать…

Одно из моих самых первых и ярких впечатлений и воспоминаний в жизни – посещение мной детских яслей. Не знаю, точно, сколько мне тогда было лет: год, два или может быть немного больше. Но я до сих пор помню, как мама впервые привела меня в детский коллектив, где было много таких же ребят, как я, моего возраста, мальчиков и девочек. Молодая худощавая тётя воспитатель встретила нас очень ласково и радушно, и с широко открытой улыбкой на лице. От нее так и веяло неподдельной добротой и любовью ко всем малышам, в том числе и ко мне. Я это хорошо чувствовал и понимал, хотя был совсем ещё мал. А потому тут же проникся к ней высоким и искренним доверием и даже возможно любовью.

Она что-то быстро говорила ласковым голосом мне и моей маме, а что я, конечно, не воспринимал до конца. А потом, когда моя мама ушла, и оставила меня одного с этой доброй и ласковой тетей, воспитатель осторожно взяла меня за руку и отвела к другим детям. Они в это время играли в нашей группе с разными игрушками на большом коврике, который лежал на полу, и я присоединился к ним.

Все было хорошо до того момента, пока мне не захотелось справить естественную надобность, и когда я уже не мог больше терпеть, я ее справил, конечно, в свои новые коричневые колготки.

Не знаю, сколько времени я так ходил среди остальных детей по группе, пока меня не нашла другая большая, широкая в кости и очень серьёзная тетя в белом халате. Она была нянькой. Эта тётя не была такой доброй, как та, молодая, что встретила меня в детском садике, а резко отличалась от неё. Я чувствовал и понимал, что от неё исходит зло и раздражение, и сжался в комок при её ко мне приближении, как маленький хомячок, когда рука касается его пушистой шёрстки. Если бы я был улиткой, то спрятался бы в свой маленький домик и не вышел бы оттуда никогда, чтобы не раздражать няньку-хозяйку. Но я не улитка, и мне пришлось терпеть и слушать эту тётю, и испытать её гнев на себе до конца.

Злая нянька больно дернула меня за руку и строго так сказала:

– Хорошо, ты новенький, сделал это в первый раз. Но разве родители дома тебя не приучали ходить на горшок? Пойдём, я тебе покажу, где у нас в группе находится туалет. Как захочешь писать, ты должен идти туда. Если еще раз все сделаешь в штаны, то я тебя побью.

После этого она отвела меня за руку в ту часть здания, занимаемого нашей группой, где находился туалет – небольшая чистая и светлая комнатка с маленькими белыми детскими унитазами.

– Ты всё понял, что надо идти сюда? – спросила она меня, и слегка встряхнула.

Я подтвердил, что понял её, кивком головы, и добавил для пущей убедительности:

– Да.

– Вот и хорошо, – сказала она и ушла.

Какое-то время и у меня всё было хорошо. А потом мне снова захотелось в туалет, но я терпел, сколько мог. А когда мне стало совсем невмоготу, пошёл туда, куда мне показала нянька. Но я только думал, что я пошел туда. Потому что я почему-то попал в другую комнату, а не в ту, что было надо. Конечно, не нашёл туалета, и, снова, не выдержав, все опять спустил в штаны. После этого заорал во весь голос от страха и отчаяния, как будто меня резали, как барана, предчувствуя близкое суровое наказание. И оно не заставило себя долго ждать, а явилось в виде злой и рассерженной на всех и на все, в том числе и на меня, большой няньки в белом халате с толстыми огромными ручищами. Схватив меня одной левой рукой, она (это чудище и гроза всех детей) другой правой рукой с яростью сдернула с меня мои тонкие штанишки, а затем так наградила меня несколькими сильными и звонкими хлопками по моей белой и нежной детской попе, что та тут же стала красной от её грубых прикосновений. Мне было очень больно, а ещё обидно. Потому что дома меня не обижали и не били, а любили и лелеяли, и я это понимал и чувствовал. Ощущал себя единственным, неповторимым, а еще и самым важным на всём белом свете для своих родителей, а значит и для всех остальных людей, живущих на земле. А тут какая-то чужая тётка шлепала меня больно и без зазрения на то совести.