Михаил Найдич - Высшая мера

Внешне Мартынов был хмур. Никакой радости не выказывал. При такой сдержанности легче заставить себя действовать безошибочно. Ему хотелось видеть Захара Манько, говорить с ним еще и еще, вспоминать родных конармейцев, но Терентий Петрович не позволил себе даже случайным словом переброситься с товарищем.

Через два дня, однако, Захар сам нашел его. Под проливным дождем, кутаясь в серую тяжелую шинель, он прошел как бы ненароком мимо шалаша, где работал Мартынов. Вскоре Терентий Петрович вышел и нагнал его. Они присели в глубоком котловане, окруженном со всех сторон зеленью. Безлюдно и тихо. Только дождь уныло барабанил вокруг, делая мир неприветливым и неуютным.

— Ну, что у тебя? — спросил Мартынов.

Захар погладил седую щетину на подбородке и заговорил. То, что он рассказал, было чрезвычайно важным.

Еще позавчера, когда зарядили дожди, полковник Красильников приказал установить печурку в своей землянке. Его примеру, конечно же, последовали и другие офицеры. Снарядили подводу в сторону полустанка, и вскоре она вернулась с круглыми железными печками, снятыми, видимо, с товарных вагонов.

Нашли людей, могущих поставить печи и провести дымоходы. На долю Захара Манько выпала работа в землянке самого Красильникова. Быстро закончив дело, солдат удалился, а на следующий день решил проверить, как там печь, не дымит ли…

Полковник Красильников рассеянно взглянул на вошедшего:

— А, это ты, братец?.. Нет, не дымит, все в порядке, — и, спеша отделаться, поблагодарил его. Полковник был не один. Перед ним на ящике сидел сотник Шипилов и протягивал поросшие рыжим волосом кисти рук к раскаленной печурке.

Захар попытался щелкнуть каблуками, но из этого ничего не получилось: размокшие сапоги издали сырой, чавкающий звук. Однако повернулся служивый как положено. Выйдя из землянки, он услышал нетерпеливый вопрос Красильникова:

— Стало быть, полковник Айвазян благословляет?..

Заинтересованный Захар не торопился уходить, прислушался.

Сотник горячо отвечал:

— А как же иначе, господин полковник! Мы же последними людишками будем, ежели не воспользуемся такими обстоятельствами!

Из дальнейшего разговора двух офицеров Захару стала ясна суть дела. Оказывается, в станицу Великографскую, в контору банка, поступили огромные ценности, и теперь сотник предложил свой «план» — просто-напросто очистить сейфы.

Полковник медлил с ответом. Принадлежал он к дворянскому роду, гордился этим, и не хотелось ему становиться без соответствующей маскировки в один ряд с откровенными бандитами. Но Шипилов по-своему истолковал паузу.

— Охрана там… тьфу! — убеждал он. — Один хромой милиционер. Орлы мои докладывают: в банке хранится чуть ли не все богатство из других контор Северного Кавказа.

«Орлы?.. — подумал Манько. — Самые настоящие стервятники!»

А сотник, видя, что одни слова не действуют, пустил в ход другие:

— Борьба не окончена, она еще впереди. Деньги для спасения Отечества нам ой как потребуются!

— С этим не согласиться нельзя, — обрадованно сказал Красильников. — Но коль скоро решено, то вы уж, голубчик, поторопитесь с операцией. Чего тут тянуть?

— Само собой, господин полковник. Завтра ночью свершим…

Теперь уже Захар посчитал, что можно уходить, дай бог ноги. Надо поскорее разыскать Мартынова!.. Но все чуть было не сорвалось из-за сущего пустяка. Едва Манько отошел от полковничьей землянки, как грудью налетел на подпоручика Голышева. Тот вздрогнул от неожиданности и напустился на солдата:

— Ты чего тут валандаешься? А?

— Я… того… дымоход проверил… чи справный?

Голышев подозрительно оглядел солдата, однако ничего более не прибавил к сказанному. Сердито обошел его и направился к входу в землянку.

…Терентий Петрович внимательно выслушал своего товарища, покачал головой:

— Надо же! Ни раньше, ни позже, думаешь, не догадался он?

— Хто? Голышев?.. Та навряд ли, Петрович.

— Будем надеяться, что так. А главное… главное, дорогой ты мой человече, мы никак не можем допустить, чтобы народное достояние досталось грабителям. Завтра же организуем твой уход. Вон и солнышко проглядывает. Денек гарный будет!

Захар молча пожал руку Мартынову и так же молча удалился.

И все-таки планы Мартынова изменились. Последние несколько дней он в уме составлял донесение. Старался подобрать фразы четкие, скупые. Чтобы каждое слово было в них как патрон в обойме. Оставалось перенести все на бумагу и, понятное дело, прибавить последнее сообщение — очень важное. Времени на это ушло бы немного. Но Терентий Петрович вдруг почувствовал, понял, что не Захару, а ему самому нужно уходить. Почему? Да хотя бы по той причине, что всякое донесение лучше передать устно, а не доверять бумаге, которая может попасть в чужие руки. Надо пересказать все на словах, но Мартынов, по чести говоря, опасался, запомнит ли Захар Манько. Не напутает? Человек он преданный, но за последние две войны восемь раз ранен и контужен; как знать, справится ли?..