Василий Стенькин - В осажденном городе

Они и мысли не допускали, что «заботливая тетя Варя» побывала в жандармском управлении и дала согласие полковнику Николаеву секретно сотрудничать с ним. За каждую выданную голову жандармы обещали платить ей сто рублей.

Начальник жандармского управления Николаев лично встречался с Семилейской, и та регулярно докладывала ему о деятельности «анархистов-коммунистов». Так молодых революционеров именовали в жандармских документах.

После суда некоторые члены революционного кружка назвали Семилейскую провокаторшей и жандармской ищейкой.

Чекисты допросили десятки свидетелей, в московских архивах обнаружили донесение Пензенского губернского жандармского управления, в котором подробно излагалась деятельность революционного кружка и делался такой вывод:

«Я нахожу вполне установленной их принадлежность к «Пензенской группе анархистов-коммунистов», и принадлежность эта, как видно из изложенного, являлась не только идейной, по и реальной, а потому постановил: препроводить настоящее производство Пензенскому губернатору для дальнейшего направления применения к ним статьи 33 Положения о госохране. Начальник управления полковник Николаев».

В донесении красноречиво расписывалась роль Семилейской в раскрытии группы «анархистов-коммунистов».

Варвара Михайловна Семилейская была арестована и осуждена к лишению свободы сроком на десять лет.

Долго размышлял Прошин над делом Пилатова Евдокима Григорьевича, который также подозревался в секретном сотрудничестве с Пензенским губернским жандармским управлением. Как говорилось в одном из документов, в двенадцатом году Пилатов, работая на станции Рамзай Сызрано-Вяземской железной дороги, поддерживал близкое знакомство с революционно настроенными железнодорожниками и крестьянами окрестных сел и, добровольно предложив свои услуги, информировал об их деятельности.

В частности, указывалось, что Пилатов сумел войти в доверие к начальнику станции Шалдыбину и его сыновьям — Константину и Борису; в разговорах с ними выяснил, что братья Шалдыбины осуждают самодержавие и заведенные в России порядки, а один из братьев участвовал в студенческих волнениях в Петербурге в связи с Ленским расстрелом. Обо всем этом Пилатов будто бы доложил жандарму на станции Рамзай, а затем стал постоянно сотрудничать с жандармерией.

Этот документ был составлен по показаниям свидетеля Урядова Ивана Марковича. Никаких других доказательств в деле не было, но сведения, изложенные Урядовым, почему-то вызывали доверие.

Пилатов дважды арестовывался — в девятнадцатом и двадцать шестом годах, — свою связь с жандармерией категорически отрицал. И каждый раз освобождался за недоказанностью состава преступления.

Вечером Прошин зашел к начальнику окротдела. Иосиф Владиславович был в штатском. На нем была синяя сатиновая косоворотка, туго стянутая широким армейским ремнем, две верхние пуговицы расстегнуты. Крупное, чисто выбритое лицо говорило о крепком здоровье и волевом характере Тарашкевича.

В конце доклада Василий высказал интерес к материалам на Пилатова.

Иосиф Владиславович рассмеялся; Прошин смутился и нахохлился, не догадываясь, чем вызвал беспричинный смех у начальника.

— Не обижайся, сейчас объясню, — сказал Тарашкевич, вытирая глаза чистым платком.

Приехав в марте двадцать третьего года в Пензу и знакомясь с делами, рассказывал Тарашкевич, он, как и Прошин, заинтересовался Пилатовым. Какая-то притягательная сила есть в показаниях Урядова, им хочется верить. Тарашкевич приказал вторично арестовать Пилатова и провести новое расследование.

— Как видишь, я начал с того же. Лично допрашивал Пилатова; его объяснения не сняли, а усилили подозрения, но собрать доказательства и на этот раз не удалось.

— Позвольте все-таки и мне поработать над этим делом, — попросил Прошин.

— Запретить, конечно, не могу, но и увлекаться не советую, — сказал Иосиф Владиславович.

— А я хочу попробовать. Разрешите? — настаивал Прошин.

— Попробуйте, — сухо разрешил Тарашкевич. «Ему объясняешь, что Пилатов дважды арестовывался, ничего достичь не удалось, а он все же стоит на своем», — с досадой подумал Тарашкевич. Впрочем, он списал такую настойчивость за счет возрастной запальчивости нового начальника отделения.

— Я хочу съездить в Рамзай, поговорить с людьми…

— Хорошо, — перебил Тарашкевич. — Повторяю, не увлекайтесь; полагаю, что в отделении найдутся более перспективные дела.