Олег Губайдулин - Палач демона

Примерно в аршине от пола, на этом страшном жертвеннике начинались полки, уставленные разнообразными ступками и пестиками, банками и склянками с разноцветными порошками, жидкостями, обрезками ветвей, травой, человечьими и кошачьими головами, змеями, лягушками, пауками и прочими неизвестными Константину Евгеньевичу гадами. На одной из полок лежало и несколько камней, поразивших Маматова своим искрящимся и необъяснимым блеском. Среди всего этого в деревянном ларце с хрустальной крышкой есаул увидел небольшой, но видимо чрезвычайно острый нож с костяной рукоятью. Его толстый в обухе клинок был испещрен странными символами.

Оглядевшись еще раз, Константин Евгеньевич понял, что он надеялся увидеть и чего так и не увидел в этом странном помещении. Здесь нигде не было видно ни одной иконы, ни одного креста. А ведь местные жители всегда отличались большой набожностью.

– Ну, все увидел, чего хотел? Понял уже, али как? – раздался позади него знакомый зычный голос.

– Увидел, понял … – пробормотал Константин Евгеньевич, хотя до конца и не взял в толк, что имеет в виду старец. И быстро спросил: «Скажите, как вы позволите мне к вам обращаться?»

– Да зови дедом Елсом, либо говори просто – дед! Я не обижусь. Старец отставил посох в сторону и сел в одно из кресел.

– Присядь и ты, гость. Пододвинь вон то, второе и садись, – велел он есаулу. Немного их тут у вас, я гляжу, – пробормотал себе под нос Маматов и попытался сдвинуть с места огромное кресло. Но оно оказалось таким тяжелым, что у него ничего не вышло.

– Да, ослабел, ослабел род людской… – проворчал хозяин. Встав, он схватил за деревянный подлокотник и одним движение пододвинул кресло почти вплотную к своему.

– Да садись, уж, – с досадой сказал он. Болит, рана-то?

– Ноет, проклятая, а иногда, будто огнем жжет! – ответил есаул.

– Сымай тряпье, – приказал дед Елс. Погляжу, чего там у тебя…

Осматривая свищ, он вдруг схватил Маматова за шею и, глубоко всунув палец в рану, несколько раз провернул внутри. Взревев от страшной боли, Константин Евгеньевич рухнул на деревянный пол. Старец же лишь молча покачал головой. Он внезапно встал и легонько ударил есаула по лбу тростью. Затем, пристально глядя Константину Евгеньевичу в глаза, медленно произнес: «Помирать тебе скоро…»

– Я знаю, – морщась от боли, кивнул Маматов. Затем к вам и пришел.

– У меня помирать надумал, что ли? – притворно удивился старец. Так я не священник, отпевать не стану…

– Нет, я за помощью к вам пришел, – не принимая шутки, ответил есаул.

– От смерти вылечить нельзя, а ты уже мертв… – серьезно ответил дед Елс.

– Ну, я тогда пойду, простите за беспокойство, – Маматов встал с пола и принялся натягивать рубаху.

– Ну, помрешь ты, а что тогда твоя любимая Наташенька делать станет? – ехидно спросил хозяин. Не одна она ведь, а с дитятею…

– Откуда ты…, вы знаете?! – изумленно спросил есаул.

– Не задавай глупых вопросов, – прозвучало в ответ. И слушай меня, не перебивай. Есть один выход, но примешь ли ты его?

– Приму! – закричал Маматов. Лишь бы с Наташенькой удалось свидеться!

– Тогда вот, что. Способ этот не только вылечит, но и даст тебе полное перерождение. Однако, прежним ты уже не будешь. Никогда не быть тебе тем, кем ты являлся до прихода ко мне. Теперь иди вон в ту дверку, приляг на полати и отдохни до утра. Завтра скажешь, что надумал.

– Да я уже сейчас согласен! – воскликнул Константин Евгеньевич, вперив горящие очи в старца.

– Я сказал, завтра! И вот еще что. Не вздумай выходить ночью. По нужде захочешь, так я там ведерко приготовил, – сказал дед Елс.

Молча кивнув, Маматов покорно вышел в указанную дверь. За нею тянулся недлинный коридор, озаряемый колеблющимся пламенем светильников. Слева он увидел дощатую дверцу и только лишь протянул к ней руку, как она сама по себе отворилась.

Войдя в комнату, он увидел, что она совсем небольшая и для ее освещения было достаточно всего одной свечи. Она стояла в медном подсвечнике и была черной. К дальней стене была вплотную придвинута широкая деревянная лавка, застланная парой тонких лоскутных одеял. В изголовье лежала подушка в чистой наволочке. Рядом стояло деревянное ведро.

Скинув сапоги, Маматов рухнул в постель и забылся тяжелым и беспокойным сном. Ему вновь снилась Наташенька и какой-то маленький мальчик со темными кудряшками. Малышу было года три. Сиял ясный весенний день. Солнце ярко и радостно ласкало их лица своими теплыми, веселыми лучами… Малыш бодро шагал по Елисейским полям Парижа, крепко держа Наташеньку за указательный палец своею маленькой ручонкой…