Олег Губайдулин - Палач демона

– Кланяйтесь, да кланяйтесь же ваше благородие! – толкнул есаула в бок Федор.

– Неча, пустое это … – прозвучало в ответ. Я рад, что сам сын знакомца моего стародавнего, дворянина Евгения Маматова, в гости пожаловал!

Однако, Константин Евгеньевич все-таки низко поклонился старцу. И правильно сделал. Худое и бледное, словно вырезанное из старого хрусталя, лицо деда Елса выразило удовольствие. Не обращая на Федора, который упал перед ним ниц, ни малейшего внимания, величественный старец продолжал: «Знаю, что привело тебя ко мне. Правильно, что отмстил за смерть отца и матушки.»

– Откуда вы про то узнали? – удивлено прошептал Маматов. Едва сутки прошли…

– Прознал я про то, как проклятия на голову твою вдовицы да детишки, отцы да матери убиенных насылать стали, – ответил дед Елс. И страшные же проклятия то были, скажу я тебе!

– Я просто отомстил за смерть моих родителей, – твердо произнес Константин Евгеньевич.

– Ну и правильно! – подойдя вплотную к Маматову, старец дружески схватил его за плечо. Есаулу показалось, что плечо его зажали железные клещи.

– Молодец! – подытожил дед и, обернувшись к все еще лежащему ниц Федору, приказал ему: " Мужик, поднимайся и ступай домой! Да никому не сказывай, куда ходил, с кем и для чего! Понял?»

– Понял, дед Елс, – поднимаясь с земли, кивнул Федор. Прими вот подарок от всей души. С этими словами он с поклоном оставил у ног старца мешок.

– Свининкой решил побаловать старика? – не развязав еще горловину, спросил дед. Ну, хоть я сегодня уже поужинал… – медленно, с какой-то непонятной тягучей злобой, произнес старец. И, бросив косой взгляд на лежавшую возле столба одежду, продолжал: «За подношение благодарствую! Но помни, никому ни слова! Иначе, знаешь сам, что будет…»

– Я всегда слухал тебя, дед Елс! – отбив тринадцать земных поклонов (Маматов непроизвольно их сосчитал), сказал Федор. Все так же кланяясь и пятясь, он покинул поляну и вскоре скрылся из виду.

– Я его даже поблагодарить не успел … – непроизвольно вырвалось у есаула.

– Пустое… – лицо старца исказила презрительная гримаса. Кто он? Мужичишка, жук навозный, для того и нужен, чтобы повеления выполнять. Ты – дело другое. Пойдем-ка в дом, поговорить нам надо! – дед Елс повернулся и, легко неся в левой руке мешок со свиным мясом, весом около пуда, зашагал к срубу.

Не дойдя до него шагов трех, хозяин носком ялового сапога отгреб в сторону сосновые ветки, наклонился и, взявшись мощной дланью за железную скобу, потянул ее на себя. Тут прямо в земле открылся ход.

– Заходи, дорогой ты мой гость! – усмехнулся старец, спускаясь по пологой деревянной лестнице, казалось, прямо под землю.

Спустившись вслед за ним, Константин Евгеньевич медленно осмотрелся.

– Подожди меня немного, – сказал дед Елс и скрылся за одной из дверей. Есаул стоял в огромной зале, размером едва ли не в половину той опушки, где они только что находились. Высота залы составляла более десяти метров. Как такое могло быть, есаул объяснить не мог. Он точно помнил, что спускаясь, он преодолел никак не более тринадцати ступеней. Из помещения выходило три двери. Вдоль стен стояло семь резных комодов, была также пара больших кожаных кресел. Сами же стены были украшены тем, что Маматов менее всего ожидал здесь увидеть: огромными картинами. Они изображали ужасные сцены кровавой охоты. Однако охотниками были не люди, отнюдь. Напротив, людей там разрывали на части неведомые ужасные твари. В промежутках между картинами висели волчьи и медвежьи шкуры. Огоньки пламени, пляшущие в бронзовых масляных светильниках изумительной, тонкой работы, отбрасывали вокруг причудливые тени. И создавалось впечатление будто чудовища на картинах тянуться к звериным шкурам, стремясь вселится в них с тем, чтобы, обретя новую жизнь, продолжить свое страшное предназначение…

Но, несмотря на всю притягательность, корчившихся в призрачных отблесках неверного пламени чудовищ, все внимание есаула оказалось приковано не к ним.

В самом центре высилось впечатляющее сооружение из мореного дуба. На самом его верху стояла мастерски вырезана скульптура изображавшая, как показалось Константину Евгеньевичу, человека. Но стоило всего лишь на шаг сместиться вправо или влево, как человек вдруг превращался в какую-то жуткую, клыкастую сущность. Ниже висело несколько больших лоскутов чего-то полупрозрачного. «Вроде бы ткань» – подумалось Маматову. Правда, это счастливое заблуждение пленило его совсем ненадолго. Присмотревшись, он с ужасом понял, что это – вовсе не материя, а содранная… человеческая кожа!