Александр Дёмышев - Тихий океан… лишь называется тихим

– А ты, Варя, опять за старое? Задницей теперь перед прокурором виляешь? Ладно! А, впрочем, нет, не задницей. Знаю я, почему на тебя мужики пялятся.

– Гиль! Да что ж ты такое говоришь? – она оправдывается, краснея.

– Думал, слухи про вас – ан нет, сегодня сам видел, как вы по району гуляете. По взглядам вашим всё понял…

– Да что ж там понимать-то? Нет между нами ничего. Выдумываешь! Просто он человек хороший, порядочный. Может я ему и нравлюсь, конечно, но! – от волнения она часто дышит, полная грудь вздымается в такт дыханию. – А вот тебе бы надо у него кое-чему поучиться.

– Зачем ты так? Отступись!

…Через пару недель разговор тот забыт, отношения восстановлены. Гиль Давидович, как обычно, осматривает жену (у них заведено так: регулярный осмотр раз в месяц или в два). Тщательно щупая грудь, задерживает ладони чуть дольше обычного. Жена понимает это по-своему:

– Ну как, по-прежнему хороша? – игриво улыбается.

Но муж неожиданно серьёзен:

– Посмотри, вот тут, чувствуешь уплотнение? Что-то оно мне не нравится, надо бы обследоваться, и чем раньше – тем лучше.

Варвара Петровна, и вправду с трудом нащупав маленький комочек в груди, думает со страхом: «Неужто в наказание мне болезнь пришла?»

Фросин вкрадчивый голос оборвал ужасные воспоминания:

– Признайтесь, это ведь онтам, на фронте отрезал вам руку? Ведь именно после этого, став инвалидом, вы согласились за неговыйти?

Слёзы застыли в обезумевших глазах Варвары Петровны. Хрипя, втягивала она воздух в лёгкие через приоткрытый рот, левая щека нервно подёргивалась. Лицо хозяйки стало белым, как мел; шрам же от ожога налился синевой. Дальнейшие слова стали лишними, и Фрося направилась через сени к выходу, но, услыхав невнятное бормотание хозяйки, встала у двери.

– Ефросинья, Фрося, ну что же ты? Что ж ты такое… Да как же… Ведь он же не так просто, ведь ранили меня в руку. Не отрезал, ампутировал…

– А ранение было действительно таким серьёзным, чтоб руку ампутировать? Куда вас ранили, в кисть? – Фрося недовольно поджала губы. – Эх, да что с вами… Хоть в лоб, хоть по лбу! Только время потеряла, сразу надо было по-другому!

Фрося резко вышла, громко хлопнув дверью и оставив Варвару Петровну пребывать в ступоре. Так же громко хлопнула железной дверцей, забираясь в ГАЗик. Взревев мотором, машина буксанула. Выбросив комья земли из-под колёс, сорвалась с места резко, как на пожар…

Небо заволакивают долгожданные облака, жара спадает. Солнце тихо катится к ближайшей сопке. Оттуда, сверху видно, как несётся обратно в районный посёлок маленький ГАЗ-69 защитного цвета, вздымает за собой клубы пыли, тряся на кочках брезентовым верхом. А наперерез ему движется из леспромхоза, прячась за выступом сопки, гружёный доверху стволами деревьев КрАЗ-лесовоз и в умат пьяный мужичок, подмигивая обворожительной красавице Мэрилин, давит на педаль.

Игнатьич крутит баранку, горланя:

– Эх, раз, ещё раз, ещё много-много… ещё много-много-много…

Варвара Петровна, медленно переваривая трудный разговор, входит на кухню. Её рассеянный взгляд постепенно фокусируется на блестящем предмете. Трофейный штык-нож. Она машинально трогает лезвие и, положив на стол массивный наждачный камень, принимается ловко точить холодное оружие одной рукой. Кажется, это занятие необходимо ей, чтобы хоть как-то сосредоточиться.

Через пару минут Варвара Петровна направляется в дальнюю комнату. Острый штык-нож крепко зажат в руке. Она останавливается на пороге, чтобы собраться. Выдохнув, толкает дощатую синюю дверь. В маленькой комнатке царит полумрак. Занавески на плотно закрытом окне наглухо задёрнуты. Душно. Полупустой стакан на прикрытой газетой тумбочке, россыпь разномастных таблеток, окурки в консервной банке. В углу стол с нехитрой снедью и ползающими мухами. На кровати, под полушерстяным одеялом – старый больной, заросший многодневной щетиной человек. Его пустые глаза, смотревшие сквозь потолок, медленно опускаются на Варвару Петровну. Он шепчет:

– Ну, чего она приходила? Всё никак не успокоится; думает, я нарочно отца её укокошил.

Не ответив, Варвара Петровна, входит в тёмную комнатку. Спёртый запах словно принимает её в объятья.

– Что молчишь? Она испортила тебе настроение? – шипит старик. – Как же так меня скрутило? Вчера ещё был здоров. Ладно, немного поваляюсь и пойду на поправку. Выкарабкаюсь.