Александр Дёмышев - Тихий океан… лишь называется тихим

– Приватизирует.

– Пропьёт! О, глянь, наш интурист зашевелился. Гутен морген, герр… герр… тьфу! Короче, вставать пора, приедем скоро.

Фридрих Нойбауэр нехотя открыл глаза. Серое купе и вчерашние знакомые, двое русских. Один постарше – усатый, худой; другой помоложе – в очках, с круглым животиком. Имелся и третий попутчик, но Фридрих его не считал. Завалившись в купе прошлым вечером, когда поезд уже тронулся, молоденький пьяный солдат в мятой, по-дембельски разукрашенной форме представился заплетающимся языком: «Саня». Выставив на столик бутылку «Столичной», с трудом забрался на верхнюю полку и отрубился. Он и сейчас сопел, как вчера.

Попутчики (те двое) в упор, с нескрываемым интересом разглядывали сонного немца. В общем-то, если быть до конца точным, Фридрих родился в Австрии, которую Гитлер присоединил к Германии перед Второй мировой, но, вернувшись в 1955-м из плена и женившись на уроженке Мюнхена, жил с тех пор на юге Германии. Фридрих и раньше не делил один народ на немцев и австрияков. Жил в Австрии – именовался австрийцем, очутился в ФРГ – назвался немцем. Один язык, одна культура. К чему условности?

Интурист потянулся, длинные ноги упёрлись в стенку. Вымученно улыбнувшись попутчикам, уселся на постели. За окном – ставший привычным за последние две недели пейзаж: бескрайние пустые поля и редкие полузаброшенные деревушки. А ещё необъятные леса.

Седовласый немец, отодвинув мятую занавеску с вышитым на ней названием поезда «Вятка», уставился в хмурое осеннее небо. «Я снова на севере России. Полвека прошло с тех пор, как везли меня пленного этой дорогой, а словно вчера…» Он перевёл взгляд с далёкого неба на вагонное окно и увидал прямо перед носом дохлую муху, прилепившуюся к стеклу. «Да, сейчас не самое лучшее время для посещения этой страны, но выбирать не приходится. Человек лишь предполагает…»

– Ну, что, герр… герр… Фёдор Батькович, или как там тебя? Давай, твоё здоровье поправим!

Пожилой интурист чуть поморщился, взглянув на початую поллитровку и надкусанные вчерашние пирожки с капустой. Усатый русский, тот, что постарше, плеснув водки, протянул стакан. Резкий спиртовой дух повис в купе. Фридрих, вновь вымученно улыбнувшись, усиленно замотал головой.

– Ну, чего ты мотаешь? Легше станет. Давай-давай!

– O, nein, nein. Спа-си-бо.

Быстро отыскав умывальные принадлежности, он накинул поверх майки синюю олимпийку с надписью «Borussia» и футбольным мячом во всю спину. Чуть замешкался, выбираясь из купе, и услышал голос молодого, который в очках:

– О! Видишь, чего у немца на спине? Россия – во! Уважают.

– Да ну! Уважал бы – выпил.

– Видать, не могёт.

– Ну, да! Что русскому хорошо – немцу смерть.

Впрочем, сказано это было вовсе без злобы. Фридрих уловил даже нотки сочувствия в голосе говорившего.

Железная дверная ручка периодически дёргалась.

«Ох, эти русские; не перестают удивлять! Ведь ясно же, что занято! В противоположном конце вагона другой ватерклозет, идите туда… Не похожи они на нас, но странное дело… кажется, я смог бы быть одним из них! Есть у меня с этим народом что-то общее. А может течёт во мне какая-то капелька русской крови?» – размышлял, раскачиваясь вместе с вагоном, невозмутимо восседающий на железном унитазе немецко-австрийский гражданин.

Да, будучи в плену, он называл себя только австрийцем. Немцем – никогда! Уроженцы Австрии старались обособиться от прочих немцев, и советская администрация их в этом стремлении всячески поддерживала. Разделяй и властвуй! Русские заметно благосклоннее относились к австриякам; прочие же немцы злились, не понимая. Ведь и сам фюрер, главный немец, был родом из Австрии!

Именно в те времена, в плену, знакомясь с кем-то из местных, стал он просить, чтоб называли его Фёдор. Делал это из чистого прагматизма, так как понял, что имя Фридрих, слишком уж напыщенное для славянского уха, мешает устанавливать непринуждённые отношения. Уменьшительный же вариант его имени – Фриц – неизменно вызывал у русских если не насмешки, то едкие ухмылки. Так и превратился он, молодой в ту пору парень, из Фридриха Нойбауэра в Федьку Найбаура. С таким именем легче выживалось в плену.

А имя Фриц стало здесь, в России, нарицательным. Девушка-экскурсовод, знакомившая на прошлой неделе Фридриха с экспозицией музея Сталинградской битвы, призналась, что слово фриц вызывает в сознании образ киношного фашистского вояки: в серой форме, с закатанными по локоть рукавами, сжимающего чёрный шмайсер, кричащего что-то угрожающее по-немецки.