Александр Дёмышев - Тихий океан… лишь называется тихим

– Как скажешь, – Варя не могла разобраться в чувствах. Нет, не так она представляла когда-то в девичьих мечтах этот, один из главных моментов жизни. Всё было донельзя обыденно, и на душе стало как-то тоскливо. Стрелки часов перевалили за полночь. Она встала, чтоб идти к себе. Гиль тоже вскочил. Обнял её, точнее схватил, прижав к стене. Она пыталась вывернуться, с одной рукой это плохо получалось.

– Ну, ты чего? Варя! Мы же…

– Не «мы же»! До свадьбы – не дамся!

Майор опешил, чуть сбавил обороты, но сразу так остановиться не мог. Возня ещё продолжалась, тут у Вари из-за пазухи вывалилось что-то. Клетчатый свёрточек лежал на полу. Гиль нагнулся и, подняв, развернул. На его потной ладони лежала иконка, подаренная Варе Заровнядным, её Женечкой-женишком. Повисла неловкая пауза. Майор, прищурившись, разглядывал находку. Наконец изрёк:

– Так вот она где.

Варя молчала, потупив глаза, словно школьница, попавшаяся учителю со шпаргалкой.

– Вот что. Ладно, с этим делом до свадьбы я как-нибудь обожду, не страшно, – майор поднял глаза и, сунув иконку Варе под нос, продолжил. – А вот от этого его подарочка нужно избавиться. Прямо сейчас. Ты должна порвать с прошлым. Раз и навсегда.

Варя взяла образок, молча смотрела на него, вспоминая слова Заровнядного: «На счастье, Варюшка. Береги его, и будет всё у нас хорошо!» Рука с иконкой предательски дрожала. Богородица с Младенцем на руках грустно взирала на них. «Не будет хорошо, Женечка, не будет!» Она быстро нагнулась к почти прогоревшей печи. Хлопнула заслонка, и пламя, видимое в узкую щель, стало чуть ярче.

Гиль Давидович стоял, переваривая её поступок, словно язык проглотив. А она вышла, не простившись, тихо притворив дверь.

Образок разгорался. Пламя, охватившее его, становилось сильнее, жарило Варю, словно это она оказалась в печи.

Варя вскрикнула и проснулась. Госпиталь горел. Старое здание школы, в котором он размещался, полыхало как хворост. Огонь быстро распространялся, спешил захватить всё вокруг. Слышались крики: «Тревога! Пожар!» Доносился топот ног, звон бьющегося стекла. Едкий дым царапал горло. Вскочив, Варя бросилась к окну (по двери уже бегали огненные языки).

Она долго возилась с неподдающимся шпингалетом, дышать становилось всё труднее. Наконец, хрипя от нехватки воздуха, запустила она в окно попавшимся под руку чугунным утюгом. Стекло разлетелось вдребезги. Оцарапанная Варя, кашляя, еле вывалилась из окна на землю. Ей помогли убраться в сторонку. Подбежал Гиль, осмотрел, ощупал. Немного отдышавшись, приняла протянутую майором фляжку. Колодезная вода ударила холодом в горло. Варя огляделась. Солдаты ещё пытались поливать пламя из вёдер, но, кажется, они понимали: это бесполезно, зданию – кирдык!

– Отставить! – заорал майор. – К пожару не подходить, пусть догорает! Воду всем лить на ту избу!

Он махнул рукой в сторону соседней хаты, куда ветер уносил искрящиеся огоньки, и солдаты, мелькая вёдрами, вновь забегали.

– Ничего. Документацию вынесли, лекарств почти и не было, пострадавших, вроде, не видно, – говорил он, глядя на пожар, Варе. – Сама-то как, цела вроде?

Варя не успела открыть рот, как застыла в ужасе. Из пылающего госпиталя донёсся дикий вопль. Майор взглянул недоумённо на Варю.

– Звинякин! – сию секунду выпалила она.

– Точно! – согласился начальник госпиталя. – Звинякин, кто ж ещё! Ох, курилка! Ох, сукин сын! Допрыгался! И госпиталь спалил, и сам… Вот гад!

– Так надо его вытаскивать!

– Что, сдурела? Какое там! Сейчас рухнет всё, пусть сам и выбирается!

– Он же без ног!

Новый душераздирающий вопль заставил Варю дёрнуться, но майор ухватил её:

– Ку-у-уда? Сто-о-ять! Приказываю: отставить!

Варя вырвалась и, закрыв рукавом лицо, пригнувшись, влетела в пылающее здание. В следующее мгновение горящие балки начали падать. Крик, доносящийся из эпицентра пожара, сделавшись совсем истошным, вдруг резко оборвался. Варя, объятая пламенем, рухнула без сознания.

Спас её Гиль, вытащил буквально с того света.

Он и сам после не мог сообразить: как оказался в объятом пламенем здании; как отыскал среди сполохов, почти на ощупь из-за слезящихся от дыма глаз, безжизненное тело («Ноги на месте, одной руки нет – значит, она!»); как тащил её сквозь пламя на улицу, давясь угарным газом и проклиная мёртвого уже Звинякина; как бил её по щекам, вжимал кулаками сердце и вдувал, что есть мочи, воздух в её бездыханные губы; и как радовался, увидев чуть шелохнувшиеся веки.