— Теперь скажите мнѣ, что васъ лишаетъ сна: страхъ ли за вашу жизнь и месть Рикса, или же сожалѣніе о содѣянномъ вами преступленіи?
— Страха во мнѣ теперь уже давно нѣтъ. Его месть меня не пугаетъ больше, но я горько сожалѣю о той роли, какую я сыгралъ во всей этой исторіи.
— И съ тѣхъ поръ вы никогда не пытались притти въ соприкосновеніе съ этимъ Риксомъ?
— Нѣтъ, никогда.
— Ни съ той дѣвушкой, которую вы называете Нанси?
— Нанси, это дѣло другое. Ее я никогда не терялъ изъ вида. Съ каждымъ годомъ я все больше и больше сожалѣю о ней. Какъ я уже говорилъ вамъ, она отдала всю себя благотворительности, и я уговорился съ однимъ нью-іоркскимъ юристомъ, чтобы онъ сообщалъ мнѣ всѣ подробности ея жизни. Одинъ разъ въ году она является къ этому юристу и сообщаетъ ему, въ чемъ она особенно нуждается или что препятствуетъ успѣшности ея работы, и если въ моихъ силахъ ей доставить то, въ чемъ она нуждается, или помочь ей какимъ-нибудь инымъ способомъ, я тотчасъ же это дѣлаю. Но она не знаетъ, отъ кого исходитъ эта помощь или поддержка; она полагаетъ, что ее выручаетъ и ей помогаетъ какой-нибудь богачъ- благотворитель. Если бы она только знала о томъ, какую роль я сыгралъ въ проступкѣ ея возлюбленнаго, она и пальцемъ не дотронулась бы до моихъ денегъ. Но она ничего объ этомъ не знаетъ, а для меня это такая отрада, что я имѣю возможность хоть чѣмъ-нибудь вознаград ть ее за то ужасное зло, которое я, не подумавъ о ней, причинилъ ей, лишивъ ее возлюбленнаго.
Наступило долгое и томительное молчаніе, которое, наконецъ, было прервано неизвѣстнымъ, сидѣвшимъ у постели.
— Сегодня я въ первый разъ въ жизни исполнялъ обязанности духовника и признаюсь, что это дѣло весьма интересное. Тѣмъ не менѣе я не долженъ забывать, что явился сюда по дѣлу, и не въ правѣ рисковать интересами этого дѣла. Какъ видите, я и безъ того уже рисковалъ больше, чѣмъ слѣдовало бы.
Съ этими словами человѣкъ, сидѣвшій у изголовья, зажегъ небольшой электрическій фонарикъ, который, однако, не далъ настоящаго яркаго снопа лучей, а распространилъ вокругъ себя небольшое свѣтящее пятно; его было достаточно для того, чтобы освѣтить дуло револьвера.
— Заложите руки за спину, — приказалъ неизвѣстный.
Адамсъ повиновался. Фонарикъ погасъ. Въ слѣдующій моментъ Адамсъ почувствовалъ, что ему на руки надѣли ручныя кандалы.
— Въ своемъ дѣлѣ я научился рѣшительно никому не довѣрятъ, — пояснилъ, какъ бы про себя, человѣкъ у изголовья. — Вытяните ноги, — приказалъ онъ снора.
Неизвѣстный ловко и проворно стянулъ ихъ чѣмъ-то, но Адамсъ на этотъ разъ не испытывалъ ни малѣйшей тревоги, а когда, наконецъ, почувствовалъ ее, то было уже поздно. Фонарикъ опять тускло свѣтился въ рукахъ у неизвѣстнаго, и теперь свѣтъ былъ направленъ прямо на его лицо. И въ тотъ же моментъ какой-то липкій пластырь или компрессъ разомъ закрылъ ему ротъ, лишивъ его возможности издать хотя бы малѣйшій звукъ.
— Ну, на этотъ разъ вы въ моихъ рукахъ, — пробормоталъ голосъ неизвѣстнаго. — Кромѣ того, я полагаю, что для васъ не безынтересно знать, къ кому вы попались въ руки. Взгляните на это лицо. Узнаете?
И неизвѣстный направилъ свѣтъ фонарика на свое лицо: у Адамса глаза чуть не вылѣзли на лобъ, потому что онъ увидѣлъ, что передъ нимъ, у его постели, сидитъ никто иной, какъ Риксъ.
Адамсъ сдѣлалъ нечеловѣческое усиліе, чтобы сброситься съ кровати на полъ, но Риксъ увѣреннымъ движеніемъ руки схватилъ его за плечи и придержалъ на мѣстѣ.
— Не шевелитесь! — угрожающе произнесъ онъ. — Я пришелъ сюда съ тѣмъ, чтобы убить васъ, объ этомъ вы вѣроятно догадываетесь, и совѣтую вамъ не предпринимать ничего такого, что могло бы ускорить осуществленіе моего намѣренія. Вы теперь не въ состояніи издать ни малѣйшаго звука. Не шевелитесь, иначе будетъ плохо, — предупреждаю васъ.
Риксъ погасилъ свой фонарь, и Адамсъ слышалъ, какъ онъ усѣлся на свое прежнее мѣсто у изголовья кровати. Спустя нѣкоторое время, онъ заговорилъ:
— Теперь моя очередь итти къ исповѣдальнѣ, а ваша — быть исповѣдникомъ. Для краткости стану продолжать съ того момента, на которомъ вы остановились, т. е. съ того, что произошло послѣ разбирательства дѣла въ танцовальномъ залѣ, гдѣ я стрѣлялъ въ васъ. Несомнѣнно, что я тогда хотѣлъ убить васъ, и также несомнѣнно, что мы обо всемъ этомъ сговорились съ моимъ пріятелемъ Тимомъ. — Но затѣмъ я обдумалъ все это болѣе основательнѣе и пришелъ къ другого рода выводамъ. Съ того самаго дня, какъ я вышелъ изъ тюрьмы, я только думалъ объ одномъ, — о мщеніи вамъ. Я искалъ васъ вездѣ и всюду, и застрѣлилъ бы васъ въ любой моментъ и въ любомъ мѣстѣ. Но когда я въ тотъ вечеръ такъ досадно промахнулся и рисковалъ опять попасть въ тюрьму, я пришелъ къ заключенію, что не стоитъ портить себѣ жизнь и становиться рецидивистомъ изъ-за васъ. Я отбросилъ всякую мысль о мщеніи и уѣхалъ изъ Чикаго съ тѣмъ, чтобы больше туда не возвращаться. Я уѣхалъ далеко отъ тѣхъ мѣстъ и занялся честнымъ трудомъ. Богъ увѣнчалъ мои труды, мнѣ посчастливилось, и теперь я, какъ и вы, состоятельный и уважаемый въ своей округѣ человѣкъ. Мое намѣреніе было оставаться такимъ и далѣе, но вотъ я увидѣлъ васъ. Я пріѣхалъ въ Лондонъ отчасти, чтобы отдохнуть, отчасти, чтобы закупить кое-что. Случай столкнулъ меня съ вами. Вы покупали билетъ на подземную дорогу, ведующую въ Чарингъ-Кроссъ, я стоялъ какъ разъ за вашей спиной и послѣдовалъ за вами. Неужели ваше сердце тогда не екнуло въ груди? Вся горечь, накипѣвшая у меня на душѣ противъ васъ, всѣ старыя обиды и зло разомъ ожили въ моей душѣ. Я рѣшилъ убить васъ на этотъ разъ, но убить такъ, чтобы ваша смерть осталась загадкой для всѣхъ. И вотъ я явился сюда съ тѣмъ, чтобы, связавъ васъ по рукамъ и по ногамъ и заткнувъ вамъ ротъ, захлороформировать васъ на-смерть, а затѣмъ раскрыть всѣ окна и двери, чтобы дать улетучиться запаху хлороформа, развязать васъ и уйти, предоставивъ врачамъ догадываться, какая васъ постигла смерть и отъ чего.
Читать дальше