Илья Сирота - Профессор Матусос и цирманский зверь

— Ну да, ну да. Я уж совсем впал в отчаяние, как вдруг почувствовал другое пожелание, куда сильнее. Стань немедленно ужасным злобным чудовищем, чтобы все оно могло сожрать, а его никто бы победить не смог. И там еще что-то было, вроде бы, о том, что это кого-то прославит или расплавит, я не разобрал. В тот момент я был очень напуган, и мне это очень подошло, стать злобным и непобедимым. Ну я и стал — как сумел. Что из меня получилось, я не знаю, помню панцирь, когти, шипы отовсюду, клыки такие, что рот аж не закрывается… Глаз почему-то стало целых шесть, наверное, чтобы все сразу видеть… И ног стало не меньше восьми, это вот было неудобно, непрактично как-то. Но зато эти с вилками сразу убежали! Потом забежал еще один какой-то помятый чудак весь в синяках, стал на меня кричать и саблей размахивать… Я на него тогда тоже прикрикнул, мол, не выражайтесь тут, это моя личная пещера, я вас, между прочим не звал, так что нечего врываться и оскорблять меня. Куда он делся, я даже не знаю, испугался, видимо, и тоже убежал…

На этом месте зверь вдруг смутился и, шаркнув под столом ногой, ловко отбросил подальше валявшуюся там фуражку с эмблемой СВОРА. Движение было молниеносным, но профессор и Тейе успели заметить, что изрядный кусок головного убора был откушен, причем зубами огромного размера.

— Ах, дорогой профессор! И дорогой ассистент профессора! Как я рад, что благодаря вам я превратился во что-то приличное! Эти рога, когти — это совершенно не моё! И потом на вкус агенты просто отвратительны… То есть, я хотел сказать, их вкус в выборе моей внешности отвратителен! А вот этот облик мне подходит как нельзя лучше. Я изящен, обаятелен, умен, но при этом по мне сразу видно, что я зверь единственный в своем роде. Давно уже мой внешний облик так хорошо не отражал мое богатое внутреннее содержание!

Скромностью зверь явно не отличался. Но хозяином он был радушным, чай из местных трав оказался превосходным на вкус, а сушеные ягоды дерева трумм стали отличным десертом. Беседа текла легко и непринужденно, и наконец Матусос решился задать свой главный вопрос.

— Дорогой зверь! То, что вы рассказали, поистине поразительно. Но, слушая вас, я думаю о том, какой опасности вы постоянно подвергаетесь. А что если придет еще кто-то и пожелает увидеть своего домашнего хомячка? Да что там хомячка! Пиявку размером с лошадь! Карманного носорога! Гигантский бутерброд с повидлом, наконец! И вам придется послушно выполнить все эти рискованные фокусы. Там, может быть, вам следует раз и навсегда покончить с этой угрозой? Зверь! Не хотите ли вы поехать с нами в цивилизованный мир и жить там в нынешнем образе, помогая науке и оградив себя от дикости и грубости?

Зверь задумался, по его рогам пробежали серебристые блики. После нескольких минут размышлений он просил:

— Как вы думаете, я произведу приятное впечатление на цивилизованный мир?

— О, да! — горячо ответил профессор. — Вы станете настоящим любимцем публики, я просто уверен.

Зверь повеселел, рога блеснули лиловым:

— Я согласен, дорогой профессор! Публика — это то, чего мне страшно недоставало все эти годы!

Прибытие «Серьезного Оленя» в гавань Туртсонда не вызвало в городе большого интереса. В порт каждый день прибывали корабли из куда более далеких и загадочных стран. Кое-кто в порту слегка подивился сошедшему на берег странному тощему пассажиру, с головы до ног закутанному в плащ, и с гигантским тюрбаном на голове. Но удивление быстро забылось, когда в тот же день восторженная толпа заполнила пристань, встречая знаменитую цирковую звезду, И-И, женщину-тарелку.

Зверь, а это был именно он, пряча искрящиеся от беспокойства рога под тюрбаном, сошел на транскую землю, желал славы и внимания публики немедленно. Он даже, как оказалось, набросал во время плавания через Моратрайский океан приветственную речь, с которой намеревался обратиться к жителям Туртсонда с борта корабля. Речь начиналась словами «Братья транчане» и была посвящена, в основном, тому, как туртсондцам легче всего будет оценить многочисленные достоинства и добродетели зверя.

К разочарованию зверя профессор идею произнесения речи не поддержал. Зверь начал, было, возражать, но профессор вовремя напомнил ему о гигантских вилках и медных котлах мурджипурджианцев, от которых едва удалось убежать при отплытии из Цирмани. Зверь тут же струсил и согласился сойти на берег переодетым в человека.