Александр Куприн - Бармен из Шереметьево. История одного побега

— Ну хорошо, а нашему ведомству какой прок от непьющего грузчика? — вновь делая ударение на слове «нашему», спросил начальник.

— Никакого. Но «Ларин» никак не был поощрен за ту перламутровую икону.

— Цесаревича Алексея? — оживился генерал.

— Ну да. Все же случилось прямо у него в баре…

— Так ведь вся слава смежникам ушла! За это бы его наказать надо! — воскликнул начальник и заразительно расхохотался. Это была громкая история с женой африканского дипломата, пытавшейся на подвязках между ног вывезти старинную икону и чуть не задушившей опера Шубина из Десятого отдела ВГУ КГБ СССР (борьба с контрабандой) его же собственным галстуком. Тогда наградили многих из «десятки», негритянку выдворили, а Саша Шубин стал начальником отделения.

— Ну я же не могу говорить агенту, что контрабанда не наш профиль, что Управление «Т» и «десятка» не одно и то же.

— Это — да! Это безусловно, — сразу согласился шеф, — но, может, его деньгами поощрить?

— Вы, очевидно, не понимаете, сколько они там имеют, — медленно и довольно грубо отвечал Валов, глядя почему-то в окно, и глаза его, сузившись, налились ненавистью, — так я вам скажу: до трехсот рублей в день! В день! А за Олимпиаду этот пидорас отбил себе однокомнатный кооператив!

Начальник, пораженный такой тональностью, хотел поставить опера на место, но тот продолжал, не замечая:

— Бармен чаевыми в рублях и валюте за пятидневку получает больше, чем мы с вами вместе за месяц! Это они нас с вами могут деньгами поощрить, — и, заметив, как генерал изменился в лице, резко замолк.

— Ну ты давай эмоции-то попридержи и объясни: от меня-то ты чего хочешь? Зачем ты ко мне пришел? Ты ведь и сам можешь этого племянника легко провести.

— Не могу. Они близкие родственники. В приказе сказано: «в особых случаях».

— В каком приказе? — машинально спросил бывший партиец и сразу пожалел.

— Два ноля шестидесятом, — с удивлением ответил майор.

«Ах ты ж, сука!» — расстроился генерал и, чтобы сбить тему, спросил: — А он что — в самом деле педераст?

— Да. Завербован в 1977-ом на инциденте с гомосескуальным партнером — выдернули из дежурной части Зеленоградского ОВД. Ревность. Драка. Непроникающее ножевое ранение.

— Что-то не нравится мне ваше отношение к источникам, — официальным тоном заговорил бывший инструктор ЦК. — Откуда столько ненависти? Почему вы с таким раздражением говорите о собственном агенте, который не первый год у вас на связи? Да, подчас они имеют немалые деньги, да, их не поднимают по тревоге, они живут материально в чем-то лучше нас, но скажи честно — ты бы поменялся местами с этим «Лариным»?

И опять партработник понял, что сморозил не то: ведь агент — гомосексуалист. Эх, да что за день такой…

— Ну давай рапорт. — И написал в левом углу: «Согласен».

— Ну, вроде все утряс, — сказал Влад, — в пятницу выходишь на работу.

Бешено заколотилось Димкино сердце — слишком уж невероятной казалась ему удача. Четвертый месяц он жил в дядиной новенькой кооперативной квартире на Ленинградке и жил, по его собственным представлениям, вовсе даже неплохо. Квартира, хоть и однокомнатная, оказалась очень немалой, с большой лоджией и огромной кухней. На этой самой кухне у Влада стоял сделанный под заказ угловой диван. Одна сторона этого дивана была широкой, а вторая поуже. Вот на этой широкой стороне и спал Димка, спрятав шмотки свои в большие выдвижные ящики. Влад дома бывал редко, а когда бывал — обычно крутил диски на своей многотысячной супераппаратуре да читал журналы на английском, которыми он с кем-то обменивался.

Закончив с отличием МИНХ им. Плеханова, Влад довольно быстро начал продвигаться вверх, но вдруг заскучал и попросил перевода из Мособлпищепрома директором в небольшое кафе в Измайлово. С некоторым недоумением просьбу удовлетворили, и наступило прекрасное время свободы и хороших денег.

В совершенстве зная отчетную часть, Влад вечерами, после закрытия, переделывал практически все бумаги. Старенькая бухгалтерша Нина Ивановна давно просилась на пенсию, жалуясь на ухудшающееся зрение, но вместо пенсии новый директор поднял ей зарплату и освободил от половины расчетов, взяв их на себя. Старушка не могла поверить такому счастью, а предприятие довольно скоро стало работать почти как частное — наверх уходили аккуратные отчеты и выручка, чуть выше той, что сдавал предыдущий директор. Значительная же часть оставалась Владу. Кафе давало совсем немного, может, лишь десятую часть от оборота кулинарии, но, сдавая его под свадьбы и юбилеи нужным людям, молодой директор обрастал знакомствами. Кулинария же предоставляла огромный простор для заработка. Хорошие деньги приносили, например, кости. Влад получал от мясокомбината по два ПАЗика костей в неделю. В эти дни он привозил в кафе племянника Димку в помощь грузчику Степанычу и те вдвоем специальными кривыми ножами срезали с костей хрящи и остаточное мясо, которые шли в кулинарию для изготовления пирожков и пельменей, которых и в прейскуранте-то не было, а голые кости развешивались в кульки — из-под ценника с надписью «суповой набор» их живо разбирали неискушенные советские инженеры и служащие. Были и многие другие относительно безопасные схемы, впрочем, все это пришлось оставить ради валютного бара в Шереметьево.