Чарльз Диккенс - Приключения Оливера Твиста [адаптированный пересказ]

– Вы позволяете себе оскорблять тех, кто давно ушел в иной мир, – сурово сказал Браунлоу. – Это позорно для вас. Не будем об этом говорить… Вы, Эдуард, должны сейчас повторить известную вам историю – для всех присутствующих.

– Ну так слушайте! – воскликнул Монкс. – Когда его отец заболел в Риме, к нему приехала жена, моя мать, с которой он давно разошелся. Она выехала из Парижа и взяла меня с собой. Нас он не узнал, потому что был без сознания и не приходил в себя вплоть до следующего дня, когда он умер. Среди бумаг у него в столе мы нашли пакет, помеченный вечером того дня, когда он заболел, и адресованный на ваше имя, – повернулся он к мистеру Браунлоу. – На конверте была короткая приписка, в которой он просил вас после его смерти переслать этот пакет по назначению. В нем лежали две бумаги: письмо к Агнесс и завещание.

– Что вы можете сказать о письме? – спросил мистер Браунлоу.

– О письме?.. Лист бумаги с покаянным признанием и молитвами богу. Он одурачил девушку сказкой, будто какая-то загадочная тайна препятствует его бракосочетанию с ней. В то время ей оставалось всего несколько месяцев до родов. Он поведал ей о том, что намеревался сделать, чтобы скрыть ее позор и умолял ее, если он умрет, не проклинать его. Он напоминал о том дне, когда подарил ей маленький медальон и кольцо, на котором было выгравировано ее имя; умолял ее хранить медальон и носить на сердце, как она это делала раньше.

– А завещание?

Монкс молчал.

– Что ж, скажу за вас, – заговорил мистер Браунлоу. – Завещание было составлено в том же духе, что и письмо. Он написал о несчастьях, какие навлекла на него его жена, о строптивом нраве и дурных страстях у вас, его единственного сына, и оставил вам и вашей матери по восемьсот фунтов годового дохода каждому. Все остальное свое имущество он разделил на две равные части: одну для Агнес Флеминг, другую для ребенка, если он родится живым и достигнет совершеннолетия. Если бы родилась девочка, она должна была унаследовать деньги безоговорочно; если мальчик – то лишь при условии, что до совершеннолетия он не запятнает своего имени никаким позорным, бесчестным, подлым или порочным поступком. Если бы он обманулся в своих ожиданиях, деньги перешли бы к вам.

– Моя мать, – повысив голос, сказал Монкс, – сделала то, что сделала бы любая женщина: она сожгла это завещание. Письмо же так и не достигло места своего назначения. Отец девушки под гнетом стыда и бесчестья бежал со своими детьми в самый отдаленный уголок Уэльса, переменив даже свою фамилию. Спустя некоторое время, его нашли мертвым в постели – его старое сердце разорвалось, не выдержав напряжения.

Наступило короткое молчание, после которого мистер Браунлоу продолжал рассказ.

– По прошествии многих лет мать этого человека – Эдуарда Лифорда, известного еще и под именем Монкса – явилась ко мне. Оказалось, что он бежал, когда ему исполнилось восемнадцать, похитив у нее драгоценности и деньги. Дорога его лежала в Лондон, где в течение двух лет он поддерживал связь с самыми гнусными подонками общества. Она страдала мучительным и неизлечимым недугом и хотела отыскать его перед смертью. Были предприняты самые тщательные поиски. В конце концов мы его нашли и Монкс вернулся с матерью во Францию.

– Там она умерла после долгой болезни, – про должал Монкс, – и завещала мне эти тайны, а также неутолимую и смертельную ненависть ко всем, кого они касались. Она отказывалась верить, что девушка покончила с собой, а стало быть и с ребенком, и не сомневалась, что родился мальчик и этот мальчик жив. Я поклялся затравить его, если он когда-нибудь появится на моем пути и, если сумею, притащить его к подножию виселиц, и посмеяться тем самым над оскорбительным завещанием отца.

Негодяй скрестил руки и в бессильной злобе стал вполголоса проклинать весь свет. Мистер Браунлоу повернулся к слушателям и пояснил, что еврей, старый сообщник Монкса, получил большое вознаграждение за то, чтобы держать в сетях Оливера.

– Что с медальоном и кольцом? – спросил мистер Браунлоу, поворачиваясь к Монксу.

– Я их купил у мужчины и женщины, которые украли их у сиделки, снявшей их с трупа – и вы бросил.

Браунлоу кивнул мистеру Гримуигу, который, стремительно выбежав из комнаты, вскоре вернулся, подталкивая миссис Бамбл и таща упирающегося супруга.

– Уж не маленький ли это Оливер? – заверещал мистер Бамбл с притворным восторгом. – Ах, Оливер, если бы ты знал, как я горевал о тебе! Я всегда любил тебя, как будто родного.