Вадим Белов - Мир приключений, 1918 № 03

— Смотрите! Берегитесь! — раздалось предостереженіе близъ широкаго выхода изъ конюшни.

Едва эти слова замерли, какъ лошадь выскочила изъ воротъ, и ея копыта застучали по двору.

Одинъ изъ толпы скинулъ съ себя куртку.

— Я иду! — крикнулъ онъ, обращаясь къ остальнымъ. — Кто за мной?

И побѣжалъ къ Дену.

Освобождались лошадь за лошадью; съ грохотомъ уносились онѣ во дворъ.

— Выпускаютъ послѣднюю, вороную! — радостно прокричалъ одинъ изъ толпы.

Это была правда.

Бессъ мчалась по проходу на своихъ упруго сгибающихся ногахъ, расширивъ могучую грудь. Ея глаза горѣли; ея грива развѣвалась. Она пронеслась черезъ ворота, какъ паровозъ пролетаетъ подъ аркой, и съ силой же паровоза грудью толкнула фигуру человѣка, трусливо стоявшаго въ тѣни воротъ двора. Это случилось мгновенно; черезъ секунду звонъ ея копытъ раздался на улицѣ.

Лежащаго подняли. Послали за докторомъ.

— Я умираю? — хрипло спросилъ онъ.

— Да, — былъ откровенный короткій отвѣтъ врача.

— Я поджегъ конюшню, — сознался умирающій.

Вотъ какимъ образомъ вороная Бессъ убила Альфа Стебса.

ГЕРЦОГЪ Ивъ де-ла Туръ д’Іонъ чувствовалъ жажду и былъ въ очень дурномъ настроеніи духа; псу этому онъ пилъ и послѣ каждаго большого глотка бросалъ проклятія.

— Запоздали рабы, — пробормоталъ онъ. — Ужъ, конечно, они дѣйствовали не такъ какъ слѣдовало. Не мудрено. Ну, что скажешь, шутъ?

Шутъ ничего не сказалъ. Вытянувшись во всю длину, онъ лежалъ на помостѣ у ногъ своего господина. Его голова опиралась на руку, изъ которой выскользнула лютня. Другой рукой онъ сжималъ пустой кубокъ, и послѣднія капли краснаго вина медленно падали оттуда на каменный полъ. Глаза шута были полузакрыты; по временамъ съ его губъ срывались пьяные обрывки пѣсни, изумительно нѣжной, изумительно мелодичной.

Герцогъ поднялся на ноги, толкнулъ неподвижную фигуру и сталъ метаться по большой залѣ. Немногіе изъ его домочадцевъ, которые въ силу старости или увѣчья не могли отправиться исполнять кровавое порученіе герцога Ива, ежились на стульяхъ около стола и, едва онъ подходилъ, молча и со страхомъ крались прочь. Свѣтъ факеловъ освѣщалъ высокую мускулистую, грубую фигуру герцога. За три дня передъ тѣмъ одну его руку пронизало вражеское копье и теперь она, забинтованная, была привязана къ его широкой груди, Лицо де-ля Тура было такъ же непріятно, какъ и его настроеніе; на каждой чертѣ герцога Ива лежала печать неблагородныхъ страстей.

Замокъ Іонъ, черный и страшный, высился на обрывистыхъ утесахъ, высоко вздымаясь надъ окружающими лѣсами. О немъ, какъ и о его хозяинѣ, шла дурная слава, дурная даже для того чернаго вѣка, когда одинъ сеньоръ воевалъ съ другимъ; когда порокъ и насиліе разливались по всей землѣ. Крестьяне, просыпавшіеся въ полнолуніе и опасливо смотрѣвшіе черезъ щели въ стѣнахъ своихъ жалкихъ хижинъ видывали странныя вещи; «fondeurs» и «éсогсhеurs» герцога, окровавленные, обезумѣвшіе отъ вина, бѣшено проносились мимо нихъ на своихъ тяжелыхъ коняхъ. Со слугами де-ла Туръ двигались фуры полныя награбленнаго добра, иногда черезъ ихъ сѣдла перевѣшивались странные свертки, которые, казалось, боролись. Запоздалые путешественники, проѣзжавшіе по лѣсной дорогѣ подъ замкомъ, разсказывали, что вѣтеръ приносилъ къ нимъ сверху шумы, вопли женщинъ и еще болѣе зловѣщіе мрачные звуки.

Между тѣмъ, ни одинъ изъ застольныхъ товарищей герцога Ива не видывалъ за столомъ какую-нибудь женщину, кромѣ Жозефы Мишо, старой, страшной «вѣдьмы», какъ ее называли окрестные крестьяне.

Герцогъ остановился. Подойдя къ большой дубовой двери, онъ собственноручно отодвинулъ ея засовы и широко распахнулъ ея створку. Изъ черной тьмы двора въ залу ворвался крутящійся вѣтеръ и капли дождя; пламя факеловъ заколебалось; холодныя струи влажнаго воздуха принесли съ собой также шумъ приближавшагося вооруженнаго отряда, слышались звонъ удилъ и поводьевъ; лязгъ оружія, топотъ копытъ, стукъ колесъ и все покрывали хриплые крики и грубый хохотъ.

Герцогъ постоялъ, прислушиваясь, потомъ медленно вернулся къ «верхнему» концу залы и, поднявшись на помостъ, ждалъ.

Дворъ наполнился шумомъ, смятеніемъ, свѣтомъ факеловъ и фонарей. И вотъ изъ этого хаоса черезъ открытую дверь въ залу въѣхалъ всадникъ на крупномъ конѣ. На его колетѣ и на его рукахъ темнѣли пятна, точно отъ пролитаго краснаго вина. Взмыленные и вспѣнившіеся бока лошади такъ и поднимались. Поперекъ его сѣдла лежала женщина, лицомъ внизъ. Съ ея губъ сочилась кровь, падая на колѣно всадника. Ея распустившіеся волосы, цвѣта осеннихъ листьевъ березы, свѣшивались до стремени.