Вадим Белов - Мир приключений, 1918 № 03

Но больше всего Клодъ удивила фигура шута, который, скрестивъ ноги, сидѣлъ на полу между нею я свѣтомъ и тихонько перебиралъ струны лютни. Его облекала смѣшная одежда, наполовину пурпуровая, наполовину оранжевая; его лицо было также раскрашено оранжевой и пурпуровой краской. Съ остроконечныхъ концовъ его головного убора свѣшивались десятки крошечныхъ колокольчиковъ, были они также придѣланы къ лентамъ на его колетѣ, къ концамъ его воротника, и всѣ позванивали подъ ритмъ мелодіи лютни.

— Гдѣ я? — спросила Клодъ.

Онъ поднялся на ноги и подошелъ къ ней.

— Вы въ замкѣ Іонъ, — отвѣтилъ шутъ.

— Это названіе я слышала, — прошептала она и вздрогнула. — Въ страшномъ сновидѣніи уловила я его.

Выраженіе лица шута показало, что онъ вѣритъ ей. Онъ отошелъ отъ дѣвушки и тотчасъ же вернулся съ кубкомъ въ рукѣ.

— Выпейте; это живительное лѣкарство, — сказалъ шутъ и нѣжно, какъ женщина, поддерживая ея голову, напоилъ ее.

Когда Клодъ осушила кубокъ и на ея щеки набѣжалъ легкій румянецъ, шутъ принесъ чашку съ теплой воцой, перемѣнилъ бинты на ея головѣ, умылъ ей лицо.

Весь этотъ день дѣвушка спала съ перерывами и стонала во снѣ. Наслѣдующее же утро, она широко открывъ глаза, выслушала прекрасную пѣсню шута съ непонятными для нея словами.

— Это не пѣсня Франціи, — замѣтила Клодъ, когда голосъ шута оборвался на послѣдней грустной нотѣ.

— Это пѣсня Шотландіи, мадемуазель. Въ ней говорится о мужчинахъ и дѣвушкахъ, о войнѣ и счастьи. Это пѣсня для мужчины, а не для шута.

— А вы всегда были шутомъ?

— Не всегда, мадемуазель, — коротко отвѣтилъ онъ и прибавилъ: — Хотите, я принесу воды, чтобы вы могли вымыть себѣ лицо? Не причесать ли вамъ волосы?

Клодъ посмотрѣла на шута и отвѣтила не сразу. Онъ отвернулъ отъ нея лицо, и она съ удивленіемъ увидѣла, что его рѣзко вырѣзавшійся на фонѣ сѣрой стѣны профиль былъ удивительно красивъ и тонокъ.

— Зачѣмъ вамъ умывать мнѣ лицо, причесывать мои волосы? — спросила она, краснѣя. — Развѣ въ замкѣ Іонъ нѣтъ ни одной женщины?

— Здѣсь есть существо во образѣ женщины. Но я не хочу, чтобы оно касалось васъ, — отвѣтилъ шутъ. — Я не мужчина. Развѣ я не ношу погремушки? Развѣ я не прожилъ въ замкѣ Іонъ тысячи лѣтъ? Я старъ, какъ печаль міра. И за исключеніемъ тѣ$ъ минутъ, когда мнѣ удается прислуживать вамъ я, полу-пьяный, валяюсь на полу, топя свои заботы и грусть въ красномъ винѣ Фландріи.

Она посмотрѣла на него широко открытыми, полными состраданія глазами. Но вдругъ ея щеки внезапно побѣлѣло; до ея слуха донесся мрачный звукъ, продолжительный, зловѣщій.

— Что это? — прошептала Клодъ.

Шутъ отвернулъ голову и сквозь зубы отвѣтилъ:

— Это вой собакъ, мадемуазель.

— Какихъ собакъ?

— Собакъ его свѣтлости.

— Развѣ онѣ близко?

Шутъ хрипло засмѣялся.

— Конечно; вѣдь онѣ же въ замкѣ и ихъ очень много, — отвѣтилъ онъ.

И вотъ пришелъ день, въ который севиньонская роза перешла черезъ комнату и утомленная опустилась въ большое кресло, глядя на суровый лѣсъ, поднимавшійся противъ стѣнъ ея тюрьмы. Ея лицо было блѣдно, а глаза темны, какъ беззвѣздное небо, Длинные волосы дѣвушки золотисторыжей мантіей ползли на ея плечи, касались ея колѣнъ.

Дверь отворилась; въ комнату вошелъ герцогъ Ивъ, на его шеѣ висѣла корзина, а въ ней шевелились маленькія собаки съ большими выпуклыми глазами, съ широкими и длинными ушами.

Дѣвушка посмотрѣла на де ла Тура; изъ-подъ опущенныхъ рѣсницъ, въ его глазахъ вспыхнулъ огонь, красота Клодъ поразила его.

— Итакъ, вы снова прекрасны, моя госпожа Клодъ изъ Севиньона, — произнесъ герцогъ Ивъ.

— Зачѣмъ вы держите меня въ плѣну, — спросила она. — Вы ждете выкупа?

Передніе зубы герцога задолго до того были сломаны во время одной изъ его безславныхъ, позорныхъ дракъ. Играя съ собачками въ корзинѣ, онъ усмѣхнулся, обнаруживъ эти обломки и, продолжая то поглаживать длинное ухо, то перебирать серебристую шерсть красивыхъ животныхъ; но смотрѣлъ Ивъ не на собакъ.

— Вы — красавица, — произнесъ онъ и прибавилъ нѣсколько словъ непригодныхъ для дѣвичьихъ ушей. — Вы спрашиваете чего я жду? Я жду, чтобы эти губы засмѣялись, а въ этихъ глазахъ загорѣлся огонь. Роза, все еще бѣлая роза. Когда роза станетъ красной, вы придете ужинать со мной, мадемуазель.

Клодъ сжала свои слабые пальцы, которые перевѣшивались черезъ ручку кресла.

— Какого выкупа требуете вы? — спросила она.

Онъ отвѣтилъ:

— Когда женщина красива и нравится мнѣ, я не требую выкуповъ.