Артур Дойль - Мир приключений, 1923 № 04

Говоря это, Уоттон бледнел все больше и больше; наконец, он упал замертво.

Падая, он задел своим телом аппарат. Раздался страшный грохот и звон — и у ног моих лежали лишь обломки того, что за минуту до этого так гармонично и стройно работало. Склянка с «сывороткой бессмертия» тоже оказалась разбитой…

Что мне было делать?! Я наклонился над Регинсй; иглы при падении аппарата вырвались из ее тела и она лежала на столе, слабая, измученая, — но живая. Конечно, первым делом было перенести ее в дом и позвать людей. Так я и сделал.

На следствии по делу о смерти профессора Уоттона я чистосердечно и прямо рассказал все, как было, все чему свидетелем мне пришлось быть. Документы и записки профессора не дали ничего. Там хотя и упоминалось о «сыворотке бессмертия» и нашлись чертежи аппарата, но ни соотношения частей, ни химических формул не сказалось. Так опять человечество потеряло бессмертие, которое оно уже держало в руках. Как выяснилось потом, кобра была та самая, над которой Уоттон только что проделал свой опыт. Он, думая, что она еще не скоро окрепнет, не запер ящик, в которой поместил ее.

Остается сказать несколько слов о Регине, теперь совершенно здоровой, если не считать того горя, которое испытывает она от потери отца. Когда минет год со дня похорон — мы станем мужем и женой.

Вот и вся эта странная и такая трагическая по своему финалу история.

Лэрд Райбэрн повертел в руке письмо, и легкая улыбка тронула его губы ровно настолько, насколько это было прилично для великого ученого.

— Это замечательная Еещь, Хейтер, — сказал он своему главному ассистенту. — Это письмо, как вы думаете, от кого?.. От моего величайшего врага, научного, конечно, — Мигуэля дель Виантес. Он просит разрешения приехать поговорить со мною. Я имею все основания рассматривать этот акт с его стороны, как сдачу своих позиций, за которые он боролся со мною целых двадцать лет.

Георг Хейтер улыбнулся. Он прекрасно помнил все жестокие стычки между двумя учеными, обвинявшими друг друга в шарлатанстве; да и всякий, интересовавшийся наукой, не мог не знать смертельной вражды между лордом Райбэрном и известным испанским ученым. То обстоятельство, что им никогда не приходилось встречаться, и то, что они даже не знали друг друга в лицо, не имело большого значения: ведь их вражда началась на чисто научной почве и, в сущности, не имела никаких оснований перейти в личную неприязнь.

— Он хочет поговорить со мною, — продолжал великий ученый. — Он пишет, что отправляется в научное путешествие в Южную Америку, из которой он может и не возвратиться: ему предстоят большие трудности и опасности. И вот, он протягивает мне ветку мира. Так или иначе, но я телеграфировал ему о своем согласии по указанному им адресу. Он ответил, что приедет сегодня после обеда. Так как этот визит носит совершенно частный характер, — вы понимаете, что ему не хотелось бы, чтобы об этом знали и говорили, — позаботьтесь, чтобы он прошел незамеченным. Пусть оставит автомобиль у ограды в кустах, а самого его проведете ко мне через оранжерею. А потом оставьте нас вдвоем. Самое лучшее, если вы съездите на это время в город и вернетесь часам к пяти. Я надеюсь на вашу скромность, Хейтер.

— О, можете быть спокойны, — ответил Хейтер. — А он не пишет о причине этого визита?

— Ах, да, разве я вам не говорил. Он чрезвычайно заинтересован моими работами с низкой температурой. Он хочет взглянуть на бриллиант, с которым мы будем производить наши эксперименты.

Хейтер вышел, оставив ученого, ликовавшего в душе своей победе над соперником. Да, этот эксперимент должен увенчать всю его долголетнюю работу. А этот предстоящий визит врага, которого он никогда не видел и который приедет к нему за советом и с предложением мира (в этом он не сомневался) после двадцати лет ожесточенной травли его во всех научных журналах, радовал его.

То, что испанец обставлял свой приезд некоторыми предосторожностями, не имело значения. Важно было только то, что он первый пошел на примирение.

С веселой улыбкой Райбэрн вышел из лаборатории и направился в свою оранжерею. Лаборатория и оранжерея примыкали друг к другу. Они составляли левое крыло ряда построек, в которых находились опытные мастерские ученого для производства работ, наполненные котлами и всевозможными аппаратами и водоемами для замораживания воды. Постройки были окружены прелестным садом, где цвели редкие экземпляры роз.