Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Сашо! Царь уже сейчас знает, что эпопея фюрера в России закончится тем же, чем закончилась эпопея кайзера! Но он не желает лишиться представительских льгот. Слуга получил свою долю, он наймется и к новому хозяину…

Панайотов сидел на скамейке, широко раздвинув ноги, без шапки, расстегнув пиджак и расслабив узел галстука. Возможно, здесь, в сумерках, в Борисовском саду, этот человек решил отдохнуть от всех условностей. А Сашо как раз и есть тот человек, при котором можно не беспокоиться за свою репутацию…

— Сашо! Мне нужна карта мира, чтобы, показывая тебе столицу за столицей, рассказать о последних событиях там! Я сказал Борису кое-что. Он понял меня с полуслова, но не пожелал меня выслушать… Москва будет всем сегодня и завтра! Советы, и ничто другое. Слушай: американцы наживаются на войне, а Москва — надежда миллионов от Гибралтара до Владивостока. Мне известны не формулировки, а факты…

Пеев прервал его:

— А я знаю, что́ представляет собой это коммунистическое государство. Даже сейчас, когда немцы у его столицы, оно стало еще сильнее.

Дипломат вздохнул:

— Я… нет… Сашо… какая-то черная завеса мешает мне ориентироваться… Вообще-то есть там что-нибудь принципиально новое? Прасолов как-то рассказывал мне о колхозах, Пролеткульте, о Луначарском, Жданове и Кирове…

Доктору не хотелось снова агитировать своего двоюродного брата. К тому же дипломат, если он честен, человек иного склада, обычные приемы здесь не подходят.

— Янко, послушай, мне показалось, что в России начинает возрождаться старый идеал человечества, воплощенный в античной красоте человека-творца и человека-воина. Достаточно одного факта: там знатен тот, кто добросовестно трудится.

Дипломат проговорил:

— Без родовых привилегий, надеюсь.

— Абсолютно. Ценность человека возрастает в зависимости от его общественно-полезной работы.

— Но как люди, которые в силу объективного стечения обстоятельств остаются только в тесном производственно-трудовом кругу, растут и вообще какие у них перспективы?

— Все это действительно для всех слоев общества — без всяких исключений, даже инвалиды делают что-то полезное. Да, я видел это в Москве…

Дипломат поднял голову:

— Верю.

— А расспрашиваешь. Ты колеблешься? Разумеется, Советская Россия создавалась не по мановению волшебной палочки. Сформулируем это иначе: срублено под корень ядовитое дерево прошлого, но вокруг него все еще нет-нет да и прорастут ядовитые побеги… И мы как будто только их и видим… либо только на них нам указывают… только они — объекты нашего внимания… Враги Советской России пытаются заставить нас видеть в ней только плохое.

Дипломат медленно застегнул свой пиджак, поправил галстук:

— Хочется повернуться спиной ко всему тому, что все еще составляет мой мир. Хочется надеяться, что я служу чему-то лучшему, чем «интересы короны и отечества»… А те незначительные сведения, которыми я тебя снабжаю, — самообман. Мне кажется, что я ничего не делаю. Разумеется, я понимаю, какую ценность представляют они для такого военного командования, как советское, и все-таки…

Пеев пожал плечами.

— Послушай, Янко, если бы мир был так резко полярен — белое и черное, я предложил бы тебе занять нейтральную позицию наблюдателя.

— Сашо, а предательство?

— Это слово употребляют и коммунисты, но они считают предателями дворцовую клику. Думаю, что не без оснований.

Дипломат вздохнул:

— Если бы мы еще с колыбели не были отравлены этим ура-патриотизмом… Послушай, это не колебание, а просто повторная оценка. Я очень нуждаюсь в тебе!..

Они шли рядом по тихому, слабо освещенному бульвару вдоль Перловской реки от стадиона «Юнак» к мосту Орлова. Полицейский, прищелкивая каблуками, шел им навстречу. Поравнявшись, придирчиво оглядел их и решил, что господа эти вовсе не похожи на врагов царя и господа бога…

— Я считаю, что пролетариат не должен прощать нам завтра то, что мы так долго мудрствовали над простейшей истиной: либо с ним, либо против него…

— Сашо, абсолютно верно. Даже больше того… Но зачем смешивать идеологические убеждения с практической деятельностью?

— Зачем? А что ты скажешь о другом: в тебе верноподданный, гнущий спину перед Кобургом, сосуществует с идейным другом пролетариата…

— Действительно гадость… А если все же… а если я подам в отставку?

— Нет, Янко! Получится так, что ты вроде бы дезертируешь из-за возможной опасности провала и боязни перед полицией. Никто не накажет тебя за эту слабость, но я думаю, что тебе будет трудно пережить моральную дисквалификацию подобного рода.