Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Пеев находил время заниматься десятками дел, которые могли бы стать делом жизни ученого, юриста, экономиста…»

На стене висело большое зеркало из толстого стекла, выщербленное в нижнем и верхнем углах. Генерал смотрел на себя в зеркало и улыбался: вряд ли погоны означают что-нибудь! Вот погоны на плечах Даскалова… Они, конечно, не могут скрыть, что он платный офицер вермахта и дипломатический военный агент рейхсканцелярии. А Луков словно с досадой носит болгарские генеральские погоны. Он даже не скрывает, что его дружба с Канарисом и Риббентропом нравится ему больше, чем все звания болгарской армии.

Знают ли эти господа, что еще один генерал прикрывает погонами свою настоящую суть? Из зеркала на него смотрел спокойный, подтянутый высший офицер с немного усталым ироническим выражением глаз и чуть заметной улыбкой в углах рта. Так оно и есть, господа! Военный всегда воюет. Плохо, что вы не можете понять нечто существенное, что упрощает все в наше сложное и запутанное время: немцы проиграют войну и заодно увлекут за собой и свою жертву — Болгарию.

Да, внешний вид генерала Никифорова был безупречен. Он мог предстать и перед царем. Но пока тому хватало Даскалова…

Как ему хотелось пойти в отпуск! Именно сейчас! Но эфир приносил важные новости. Дворцовая клика возбуждена и многозначительно дает понять, что должны произойти важные события. Какой же тебе отпуск, «Журин»? Если бы ты был только Никифоров…

Он оторвал листок от календаря. Тринадцатое июня тысяча девятьсот сорок первого года. Не может он взять отпуск! А дома прекрасно понимают, что и когда возможно. Догадаются и сейчас…

Никифоров отказался взять машину, и причина была не в том, что идти недалеко. Он пошел пешком, чтобы упорядочить свои мысли. Ему еще трудно было перестраиваться так, чтобы и мыслить, и чувствовать, и действовать беспрестанно в любой миг и при всех обстоятельствах в соответствии с изменившейся обстановкой. Никифоров еще не в силах был осознать ту головокружительную, колоссальную перемену, которая произошла во всем его существе.

Часовые отдавали честь. Адъютанты прищелкивали каблуками. Какой-то напыщенный полковник едва поднял руку, чтобы отдать честь. Никифорова это разозлило. Захотелось любой ценой сделать что-то новое, спровоцировать их, чтобы убедиться еще раз, что эти бараны не заслуживают ни малейшего уважения.

— Полковник! — воскликнул Никифоров, и в тот же миг ему пришло в голову, что самая обыкновенная мелочь может запугать этого надушенного павлина. — Один подсудимый партизан носит вашу фамилию и отчество. У него брат офицер. А что, если это вы?.. Вы доложили об этом?.. Застегните воротничок, полковник!

Полковник побледнел, вытаращил глаза и машинально застегнул пуговицу.

— Виноват, господин генерал. У меня нет никакого брата партизана. Двоюродный брат, дальний родственник, господин генерал…

— Я бы доложил, но рассчитываю на ваш патриотизм… Будет не очень приятно, если об этом узнают там… Не так ли, полковник?

— Покорнейше благодарю, господин генерал…

Напыщенность мигом слетела с дворцового красавца. Никифоров поморщился, но вздохнул с облегчением. Господи, неужели это «избранные вожди» царства? Легче понять тупость фельдфебелей, беспросветный вандализм разного рода служак… Дворец и его слуги представляют собой жуткую, страшную картину.

Адъютант щелкнул каблуками и произнес:

— Господин генерал приказал, чтобы господин генерал…

Никифоров даже не взглянул на этого индюшонка с аксельбантами. Вошел в кабинет. Отдал честь.

Генерал Даскалов с торжествующим видом протянул ему обе руки. По-видимому, что-то исключительное или уже произошло, или должно произойти.

— Прошу, Никифор! Ты так сияешь!

Министр приложил к губам указательный палец и сказал:

— Шпионы подстерегают нас и подслушивают! Садись и порадуйся вместе со мной. Есть причина.

Даскалов шпионил за болгарским народом и в рапортах сообщал своему хозяину в Берлин, что́ происходит в Болгарии, что́ делается в армии, в городах и селах. Даскалов и Михов могут все. Но они никак не могут допустить, что перед ними сидит советский разведчик «Журин»…

— Никифор, вчера нас пригласил Бекерле: меня, профессоров Филова, Цанкова. Пришли Луков и Кочо Стоянов. Выпили… Ты же знаешь обычаи Бекерле…

Даскалов встал, зашагал по кабинету. То и дело останавливался перед своим гостем и подчиненными. Потом возбужденно заговорил: