Юрий Корольков: В годы большой войны

Бонч-Бруевич жил на Херсонской улице. Владимир Ильич, поздно задерживаясь в Смольном, приезжал иногда к нему ночевать. Никто не замечал, что время от времени у дома Бонч-Бруевича появлялся солдат-фронтовик в затертой шинели. Единственное, что отличало солдата от множества других, были красные самодельные разводы, нашитые на лацканах его шинели. Как-то раз солдат зашел в дом и спросил, не нужен ли дворник. Дворника не требовалось…

Прошло несколько дней, и тот же солдат с красными нашивками толкнулся в квартиру Бонч-Бруевича. Спросил по имени-отчеству Владимира Дмитриевича — значит, знал его. Ему ответили, что Бонч-Бруевича нет дома, а принимает он только в Смольном, куда и посоветовали обратиться. Солдат потоптался в прихожей. На сапогах его таял снег, оставляя мокрые пятна на полу.

— А не врете? — спросил он вдруг. — Может, скрываете?.. Ну да ладно, если что, извините… Наследил я вам.

Владимиру Дмитриевичу рассказали о странном посетителе, а вскоре Бонч-Бруевич встретился с ним сам. Как-то, отправляясь в Смольный, он задержался у подъезда дома, разговаривая с мастеровыми соседней фабрики, живущими здесь же, на Херсонской. День был воскресный, и они от нечего делать толпились около машины, приехавшей за Бонч-Бруевичем. Со многими он был знаком, другие знали его — управляющий делами Совнаркома не раз выступал на фабрике. Засунув руки в карманы легонького своего пальто, в шляпе с большими полями, бородатый, в пенсне, чуть сутулясь и придерживая локтем портфель, Владимир Дмитриевич разговаривал с соседями. Потом, взглянув на часы, заторопился, быстро пошел к машине. Тут к нему и обратился солдат, тот самый, с кумачом на лацканах. Брови его были насуплены, черные глаза горели. Он негромко спросил:

— Когда я могу с вами поговорить?

— О чем? — спросил Бонч-Бруевич, открывая дверцу автомобиля.

— Убить я вас хотел, как было приказано, — негромко сказал солдат. — С виду вы барин, а с людьми говорите запросто, будто свой. Совесть у меня неспокойна…

— Это с какой же стати, батенька, вы решили заниматься моей персоной? — спокойно спросил Бонч-Бруевич. — А рассказать хотите, так садитесь в машину, в Смольном поговорим…

— Нет уж, лучше я сам туда приду.

— Да не придете, — усмехнулся Бонч-Бруевич. — Не хватит духу!

— Приду! — с мрачной решимостью ответил солдат.

Действительно, в конце дня солдат пришел в Смольный. Дежурный позвонил куда-то, выписал ему пропуск и велел идти в семьдесят пятую комнату, где находился следственный отдел Комиссии по охране революционного Петрограда. Солдат приоткрыл дверь и, увидев Владимира Дмитриевича, вошел в комнату.

— Вот и пришел… Не верили? — Солдат в приметной шинели вытащил из кармана наган и, взяв его за ствол, протянул Бонч-Бруевичу. — Из этого нагана я должен был в вас выстрелить… А фамилия моя Спиридонов Яков Михайлович… По-деревенски — Чепурников, — добавил он, — мы воронежские…

Спиридонов присел к столу, оглядел людей, находившихся в комнате, и воскликнул:

— Мать ты моя честная!.. Хотел я с вами, Владимир Дмитриевич, с глазу на глаз говорить, да тут, видать, нечего мне таиться…

Солдат начал рассказывать издалека. Жил в деревне под Новохоперском. Случилось так, что перед войной мужики взбунтовались: не стало житья от помещика. Наехали жандармы усмирять. Спиридонов вспылил и убил сгоряча одного. Ну, конечно, судили, закатали на каторгу. После Февральской революции освободили, послали на фронт в Бессарабию. Стал председателем солдатского комитета. Служил в команде разведчиков, а командиром ее был поручик Кушаков, георгиевский кавалер, человек смелый, даже отчаянный. Команда была дружная, как говорят — один за всех, все за одного.

Про большевиков Спиридонов знал мало. Офицеры говорили, что все они немецкие шпионы. Верил. А тут армия стала разваливаться, винили большевиков. Вышла демобилизация, и поехали кто куда, по домам. В деревне у Спиридонова ни кола ни двора. Кушаков предложил ехать с ним в Москву или в Питер. Согласился. Только сперва решил заглянуть в деревню, давно там не был. А в деревне обернулось все по-иному: большевиками-то оказались сплошь бедняки и требовали они делить помещичью землю. Какие же это шпионы! Тут и взяло раздумье. Но уговор уговором, нельзя идти против военного братства. Приехал в Питер, нашел поручика Кушакова. С того все и началось. Убить Ленина решили еще на фронте, перед отъездом.

Среди рабочих комиссаров, собравшихся в 75-й комнате, был и Григорий Беликов, молодой чекист, прикомандированный к Смольному. В разгар затянувшейся беседы Бонч-Бруевич вышел из комнаты, вызвал за собой троих комиссаров, в том числе и Григория. Он строго-настрого приказал не спускать глаз с Якова Спиридонова — вдруг передумает и предупредит своих.