Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Столь трагичное развитие событий сводило на нет и всякую пользу от разговора Юань Мина с Дин Шоусином. Едва ли последний, попав под подозрение министра столичной безопасности, мог как-то помочь планам господина Чхве. Сейчас, когда я об этом пишу, меня вновь подавляет тяжёлое чувство бессмысленности происходившего тогда: ненужным оказывался весь путь до столицы, напрасно погибло столько людей, зачастую совершенно мне не знакомых. Но, побуждая себя трезво взглянуть на вещи, я признаю, что, вероятно, лишь при таком развитии событий стало возможным всё то, что произошло впоследствии.

Итак, советник Су Цзышу был найден мёртвым и объявлен одним из главных мерзавцев в этой истории. Не исключаю, однако, что в действительности он был честным человеком, который выполнял тайное поручение Шэна или и вовсе работал на Вэйминьского князя. Но следствие и обыватели верили предсмертной записке, а в ней он представал мелочным корыстолюбцем и к тому же глупцом — поскольку позволил разбойникам вернуться в «дикий край», не отдав причитавшихся ему денег. Сопоставляя известные мне обстоятельства, я прихожу к выводу, что следы ватаги Чжан Сугуна теряются после Баопина лишь потому, что вскоре после штурма уцелевшие разбойники были перебиты своими же союзниками, а тела их сгорели вместе с поместьем. Но Шэн Янь в блестящей речи провозгласил «Поход великого отмщения» и пообещал искоренить разбойничью вольницу в Чжао раз и навсегда. Правителям четырёх областей был разослан указ с требованием в самый краткий срок представить войска для наступления на «дикий край».

— Что примечательно, чжаоскому губернатору Сунь Юшую такой указ вручил прибывший имперский цензор, — попыхивая трубкой, ухмылялся дядюшка Чан. — Стало быть, по нему начнётся проверка. Чего доброго, министр-блюститель Шэн запишет его в соучастники, хоть вольница разрослась задолго до него…

Чем дальше развивалась эта история, тем беспокойнее становился Хуан Чжэлу. Я опасался, что и в этот раз он удерёт в «дикий край», но преданность «старшему брату» перевесила, и из Хунчоу мы выехали вместе. Нас хорошо снарядили в дорогу, и дядюшка Чан, провожая нас у ворот, всё же вручил мне стопку писем и визитных карточек, предназначенных для яньских торговых домов. Со вдовой Кан я так больше и не беседовал, но не могу не рассказать ещё одну историю, связанную с этой усадьбой.

Наши тренировки с Хуаном проходили дважды в день: перед обедом и ближе к ужину. После них он ещё некоторое время оставался на площадке, отрабатывая удары в одиночку, а я возвращался во флигель, чтобы спокойно почитать. На третий день я обратил внимание на обособленно стоящую постройку, которая хорошо просматривалась через двор. От Ходжона я узнал, что в ней находятся библиотека и рабочий кабинет покойного мастера Кана. Меня смущало то, что ежедневно, утром, днём и вечером, к библиотеке приходил с подносом молодой мальчик-слуга (больше ни за какой работой я его не видел). Для ритуального риса, какой нередко ставят перед поминальной табличкой, визиты были слишком частыми. Любопытство пересилило этикет, и как-то после вечернего фехтования я подкараулил слугу у входа и напрямую спросил, не гостит ли кто-то в библиотеке.

— Ответ за ответ, идёт? — шёпотом предложил слуга, оглянувшись по сторонам, взял меня за рукав, и мы вместе вошли внутрь. — Только первый ответ будет ваш! — продолжил мой юный собеседник, зажигая лампу. — Появившись в нашей усадьбе, вы задали вопрос о человеке по имени У Чжайбо. Что вам о нём известно?

Я был огорошен.

— У Чжайбо — мой друг и товарищ.

В голове мелькнула мысль о том, что, может быть, именно Барабанчик скрывается в этой постройке и отчего-то не может или не хочет показываться наружу. Но следующий вопрос слуги дал понять, что это не так:

— Где он сейчас?

— Увы, я не знаю. Мы договаривались встретиться здесь, но он, как я понимаю, так и не появился.

— Нет, он не приходил. И если вы его увидите, скажите, что Хеён здесь нет.

— Договорились, — ответил я. — Настало время для моих вопросов. Для кого вы каждый день приносите еду?

— Для Хеён.

Только сейчас я понял, что разговариваю с девушкой. Её лицо казалось мне странно знакомым, и в нём одновременно читались грусть и какое-то лукавое веселье от того, что я полностью сбит с толку.

— Вы будете молчать, а я вам всё расскажу, — деловито сказала она, проходя в тёмный зал библиотеки. На одном из столиков стоял уже остывший обед, и девушка принялась менять блюда на горячий, дымящийся ужин. — Наш покойный батюшка души не чаял в моей сестрице Хеён и ни в чём не мог ей отказать. Конечно, кабинет и библиотека на мужской половине — совсем не место для юных девиц, но мы переодевались в мальчишек и то и дело приходили сюда. Сестрица особенно любила здесь находиться и целыми днями пропадала за чтением книг и написанием стихов. Даже после смерти батюшки библиотека и кабинет оставались её уделом. Матушка пыталась ей запретить, но куда там… Одно время к нам приходил в гости У Чжайбо. Матушке он не нравился, батюшка ценил его и называл «неогранённой яшмой», а сестрица Хеён была в него влюблена. Он тоже её любил, но всё больше шутил, чем говорил всерьёз, а потом перестал у нас появляться. Хеён его долго ждала, а однажды сбежала из дома. Наверное, решила сама его найти. С тех пор прошло уж лет пять, но матушка по-прежнему считает, что Хеён вот-вот вернётся, и хочет, чтобы, когда бы это ни произошло, дом был к этому готов. Поэтому в библиотеке всегда протёрта пыль, а на столике — свежая еда.