Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Часть, посвящённая области Янь, в чём-то копировала уже виденное мною в столице Яньское подворье. Внутренний двор не был обустроен настолько же тщательно, но мог похвастать прелестной беседкой, стоящей в центре большого искусственного пруда, и пригоршней грубых корейских кумирен. Строения здесь были приземистей и меньше, и на их фоне особенно эффектно смотрелись мощные внешние стены. Нам тут же отвели и прогрели два флигеля, и после небольшого дополнительного экскурса в историю поместья любезный хозяин оставил нас отдыхать — очень своевременно: уже смеркалось, и на меня накатывала сонливость.

Я проснулся ближе к полуночи от неясного ощущения чьего-то присутствия. Во флигеле никого не было, и я осторожно приоткрыл дверь. В тусклом свете ламп по крытым галереям прохаживался, чуть сутулясь, высокий человек. Когда он вышел во двор и встал на мосту, ведущем к беседке, я узнал Вэйминьского князя. Из его собственного недавнего рассказа я знал, что его спальня и кабинет находятся ближе к середине, и там разбит восхитительный сад. Почему из всех, подчас куда более располагающих частей огромного поместья он выбрал для вечернего моциона именно «яньский» уголок?

Я оделся и бесшумно вышел наружу. Внезапно я понял, что мне просто необходимо поговорить с Цзи Фэйанем без свидетелей, и подумал, что, возможно, и сам он пришёл сюда из тех же побуждений. Князь стоял, опершись о перила, и смотрел на водную гладь. Но не успел я даже шагнуть на мостик, как спереди и сзади от меня словно ниоткуда возникли вооружённый слуги.

— Оставьте его, — бесстрастным голосом, не поворачивая головы, сказал Вэйминьский князь. — И можете быть свободны.

Он выпрямился и, заложив руки за спину, пошёл к беседке. Я последовал за ним. Встать вровень с членом императорской фамилии не позволял этикет, и я остановился у него за спиной, в паре шагов, как подобает подчинённому. Некоторое время князь молчал, затем, не оборачиваясь, произнёс:

— Прости меня, названый братец, ты оказался прав. А я ошибался.

— Вы обращаетесь ко мне? — спросил я.

— Нет, к твоему умершему отцу. Но, уверен, благодаря твоему присутствию он меня слышит.

Я не знал, что на это ответить. И как можно скромнее попросил хозяина Баопина рассказать об их давней размолвке.

— Уверен, твой отец поведал тебе всё правдиво, так что мой рассказ ничего не дополнит.

— Он никогда не говорил мне ни о своей жизни в столице, ни о вашем знакомстве. И если бы не ваш поверенный Лю Яньтай, я бы так о нём и не узнал.

Цзи Фэйань обернулся ко мне, на его лице вновь были улыбка и слёзы:

— Яньтай… Нашлась хоть какая-то польза от этого подлеца. Раз так, слушай, племянник, и я не стану ничего от тебя утаивать…

Услышать «племянник» от императорского дяди…

История, которую поведал Вэйминьский князь, касалась событий тридцатилетней давности, когда на престоле находился его брат, посмертно получивший титул государя Благопристойного. Власть в стране прочно находилась в руках министерской династии Чжэ, но сын императора, притом что от природы был мягок и податлив, всем сердцем ненавидел её уже тогда. В какой-то момент вокруг него начал образовываться кружок людей, выступающих за то, чтобы очистить организм государства от пагубного влияния потомков Чжэ Фацзюэ, и последних это не могло не беспокоить. Положение для них омрачалось и тем, что супруга императора Чжэ Сюэр умерла бездетной, и у государя не было не то что других сыновей, но и вообще других потомков. Наблюдая за настроениями в резиденции будущего правителя, тогда носившего титул князя Сицзи, представители других столичных родов начинали дистанцироваться от Чжэ. До открытой оппозиции ещё не доходило, но это было делом времени.

«Разумный человек разбирает завал сверху, разбирающий снизу погибнет под грудой валунов», — этой древней мудростью руководствовались неприятели старой знати, ей же решил последовать и министр-блюститель нравов Чжэ Цзяолань. В среде царедворцев был пущен слух о слабом здоровье и нетвёрдом характере князя Сицзи, и о том, что для столицы и державы было бы гораздо спокойнее, если бы наследником был объявлен не он, а брат государя Цзи Дуаньян. Нужно было, чтобы в положенный час об этом попросил и юный сын императора, оставалось найти того, кто его к этому побудит.

Разделение двора на сильную и многочисленную партию Чжэ и малочисленную, но решительную и перспективную партию князя Сицзи (в которой был и наставник Шангуань), стало чётко очерченным и ощущалось очень остро. Островком спокойствия в этом вихре вражды и напряжённости была компания молодых эрудитов, собравшихся вокруг Вэйминьского князя. Мой отец убедительно советовал другу сохранять нейтралитет и не вступать в борьбу, но тот, посещая племянника, с подачи Чжэ Цзяоланя рекомендовал ему отказаться от тягот правления и столичных дрязг и посвятить свою жизнь искусству и философии. Уже тогда князь Сицзи относился к младшему дяде с горячей привязанностью и доверием, влияние Вэйминьского князя было так велико, что через неделю Цзи Дуаньян был провозглашён наследником и господином Гранатовых чертогов.