Валерий Тимофеев: Вопреки всему

К вечеру, когда бабулька, с коей дедуля общался исключительно на милом домашне-матерном сленге, напекла пирогов, выставила варенья-соленья, а мы грохнули на стол стандартную зиковскую фляжку со спиртом, как-то ненавязчиво начался доверительный непринужденный разговор за жизнь. Крепко поддатый дед – мы-то практически не пили, ведь завтра опять топать, – пьяно раскорячив свои огромные поуродованные ладони, заплакал: «Осподи, да сколь же на энтих граблях кровушки-то!»

Кое-как утихомирившись, дед Ипат продемонстрировал весь свой арсенал, от старой японской винтовки начала века и трехлинейки до новехонького карабина СКС, добавив, что в дуплах у него еще до кучи всего наворочено. Затем настала пора дефиле пушнины, и, разложив на колене очередную шкурку баргузинского соболя, дед, ласково поглаживая потрескивающий искорками шелковистый мех, вспоминал, где и как он сумел добыть этого кота или кошку. Изумлению его не было предела, когда он выяснил, что мы отродясь живого золота не видывали. Порывшись в тряпье под кроватью, он вытащил замшевый мешочек величиной с кулак и, не спеша, высыпал содержимое в глубокую тарелку. Невзрачного вида тускло-желтая горка состояла из крупного песка, причем каждая песчинка при тщательном рассмотрении представляла собой крохотный пузырчатый самородочек. Обыденным движением дед ссыпал золото обратно и со словами «говна-те» лихо зашвырнул его под кровать, добавив, что вот раньше, при ТОРГСИНе, за это можно было и мануфактуру, и сахар, и керосин достать, а сейчас, окромя головной боли… да и зло несет, ежели его много, и тут же рассказал историю, о которой слыхивал еще от своего отца.

«Жил в наших краях до революции мужик один по кличке Волчара. Как и большинство лихих людишек, промышлял золотишком. Да стали замечать люди, что, сбив артель, после промысла он один обычно возвращался да с хорошим наваром. Вот и перестал с ним народ артельничать, да вскоре и он исчез, о чем все быстро и позабыли. Через два года появился заново, худой, однорукий, но при хорошем золоте. В монопольке, крепко подвыпив, начал зазывать к себе в компанию, обещая огромную добычу, однако что-то охотников больше не нашлось. Вскорости, окончательно пропившись, нарвался он на удалых ребят, которые и укатали его навовсе. Перед смертью заплетающимся языком он все же поведал свою историю старому сердобольному бродяге, утащившему его в свою халупу помирать. Давно заприметил он один ручеек, уж больно густо на нем песок шел. В одиночку, скрытничая, решил пробраться по нему в самые верха. Песочек шел все гуще, и однажды, день на третий, он вышел к роднику, из которого тот ручеек и вытекал. Желтое дно родника проглядывало сквозь хрустальную воду чистейшим золотым песком. Судорожно сбросив котомку, он начал черпать и набивать песком свой кожаный старательский мешок. Утомившись и едва оттащив его от воды, привалился спиной к дереву и обомлел. Прямо перед ним скала, из-под которой бил родник, была прочерчена широкой белой кварцевой полосой, уходящей прямо из воды вверх, и по всей этой жиле там и сям сидели крупные самородки. Мгновенно высыпав весь песок из мешка прямо на траву, стал каелочкой выколупывать драгоценные куски, пока не заметил нишу, в которой торчал огромный самородок. Просунув поглубже руку, он начал раскачивать его, обливаясь потом. Все произошло мгновенно, раздался треск оседающей породы, и его раздробленная рука оказалась в ловушке. Очнувшись, он понял, что капкан захлопнулся намертво. Дрожащей свободной рукой вытащил свой рабочий охотничий нож и с размаху резанул, отрубая кисть. Пока перед глазами мелькали красные огоньки и боль еще не заполонила все тело, успел обмотать культю куском нательной рубахи. Сколько пролежал без сознания – не помнил; помнил, что пополз вниз по ручью, волоча за собой котомку. Очнулся уже в избушке у старого седого тувинца, выхаживавшего его несколько месяцев. Окреп окончательно только на второй год, и снова потянуло к людям, к вину, к песням, к веселой и удалой старательской жизни. Вот только жизнь не удалась… С тем он и помер. Варнак он и есть варнак. А местечко то до сих пор ищут, да все найти не могут, хотя где это, только я и знаю», – закончил сию историю дед Ипат.