Александр Никонов - Последний выстрел Солтмурада

2

Наступила осень девяносто четвертого. Вся Чечня взбурунилась, как Каспий в шторм, когда стало известно, что федеральные войска планируют наступление на Грозный. Ополченцы снова достали свое припрятанное оружие, кто-то, не стерпев неопределенности, ушел к Джохару, кто-то остался в селе, чтобы защищать свои семьи и жилища. Старший сын Солтмурада, Теймураз, которому к тому времени исполнилось шестнадцать, тоже собрался на войну. Сын-подросток стоял перед отцом с тяжелым автоматом на шее и перекинутым через плечо гранатометом с кумулятивным снарядом, которые он достал неизвестно где и как. Отец гневно посмотрел на него и стал говорить о том, что ему еще рано воевать, что… Но сын не опустил глаз, из которых фонтанами били злость, решимость и непокорность, и Солтмурад понял, что если он не отпустит сына с благословением, то тот уйдет сам. Он отстранил рукой плачущих женщин, обнял сына за хрупкие еще плечи и почему-то сказал:

– А я, сынок, так и не воевал. Ты береги свою голову и не жалей ног, если нужно ее унести от врага. А теперь иди. – Он тихонько оттолкнул его от себя и отвернулся, чтобы сын не заметил в уголках его глаз наворачивающихся слезинок.

Никогда не смотревший телевизора и не читавший газет, теперь Солтмурад прилипал к экрану и выуживал каждую свежую новость, а потом уходил к соседу, где собравшиеся мужчины до хрипоты обсуждали последние события в Грозном и проклинали собак-федералов, которые осмелились нарушить их пусть и нескладную, но мирную и устоявшуюся жизнь.

Как говорит пословица, если хочешь мира – готовься к войне. Теперь два дня в неделю ополченцы собирались на занятия по военной подготовке в школе, где уже давно никто не учился. Они лазили по горам, копали окопы и строили укрепления, стреляли даже по живым мишеням, для чего некоторые жители выделили несколько баранов и гусей. Один молодой чеченец привез даже свинью, украденную у русских в Ставропольском крае. Ее изрешетили очередями и под улюлюканье и свист сбросили в пропасть, а баранов и гусей съели, сплевывая на землю свинцовую начинку. Отставной немолодой майор, служивший в советской армии, гонял их до седьмого пота, вбивая в чеченские головы русскую суворовскую мудрость.

Солтмурад учился стрелять отдельно. К его собственному удивлению, он с первого же патрона попал в мишень, которой служил старый, засохший дуб, стоявший за селом. На затеси, сделанной топором, в очерченном мелом круге он с удовольствием пощупал отверстие, оставленное его первой пулей. Он радовался, как ребенок, и ходил по селению с гордо поднятой головой. Глядя на его довольное лицо, инструктор лишь усмехался в усы: уж он-то знал, что через оптику при ясной, солнечной погоде в неподвижную мишень на расстоянии двухсот метров попал бы любой мальчишка. Но цели с каждым днем становились все дальше, дрожание в руках с каждым выстрелом все сильнее, а промахи все чаще. Внешне Солтмурад держался сдержанно и невозмутимо, чтобы не казаться смешным среди молодых бойцов, но внутри него клокотал вулкан.

И лишь недели через две Солтмурад понял, что все его неудачи именно от этого внутреннего вулкана, ведь снайпер должен быть собранным, выдержанным и терпеливым. А когда инструктор объяснил, что на войне, в боевой обстановке, может охотиться не только он сам, но и противник, возможно, более опытный и меткий, Солтмурад собрал всю свою волю в кулак. И однажды, когда он смог поразить дикую серну, бегающую среди скал, инструктор потрепал его по плечу и уважительно сказал:

– Ты быстро учишься, Солтмурад, ты – прирожденный воин. Если бы твой отец был жив, он бы гордился тобой.

И он гордился, но только до порога дома, где его встречала крикливая жена:

– Ты когда бросишь играть в свои стрелялки! Взрослый мужчина, а ведешь себя, как мальчишка! Ведь у тебя есть дети, вон, скотины полон двор, она второй день не поена и не кормлена. Разве я одна везде поспею!

В другой раз Солтмурад поучил бы жену за неуважение к хозяину дома, но тут, чувствуя, что она права, молча пошел во двор, даже не поев, потому что видел, как жена захлебывается в домашних заботах.

А события в Грозном тем временем показывали, что люди сошли с ума, и Аллах отвернулся от них. Перед новым годом федеральные войска начали штурм столицы Ичкерии и через два месяца захватили ее. В селения и города стали привозить погибших, и над всей Чечней и Россией стоял скорбный плач и вой. Солтмурад переживал, что давно не было никаких вестей от сына. Жена постоянно плакала, проклиная и Дудаева, и Ельцина, а Солтмурад каменным истуканом сидел перед телевизором и старался среди огня, дыма и крови увидеть родное лицо. Электричество часто пропадало, и в такие минуты он ходил из угла в угол, словно загнанный зверь. Он уже проклинал себя за свою минутную слабость, когда отпустил сына на войну.