Александр Никонов: Последний выстрел Солтмурада

Через несколько лет жизнь постепенно наладилась. Отец построил большой добротный дом, приобрел кое-какую мебель, развел живность: корову, лошадь, баранов. После смерти жены больше не женился, жил вместе с младшими дочерьми и своим любимым, ненаглядным сыном, в котором он души не чаял. А когда Солтмураду исполнилось двенадцать, неожиданно умер прямо на пороге своего нового жилища.

В тот день Солтмурад впервые почувствовал себя мужчиной, он вдруг понял, что остался единственным кормильцем и единственной опорой семьи. Муж старшей сестры, которая его выкормила, и которую мальчишка почитал больше матери, все больше пропадал на базарах и водился с сомнительными друзьями и, в конце концов, угодил в тюрьму за поножовщину. И Солтмурад остался единственным мужчиной в семье. Ведь не будут же женщины пасти баранов, косить сено, вспахивать землю, сажать яблони и виноград.

Здесь, в горах, жизнь текла по совсем другим, чем на равнине, законам. Как говорили горцы, они ближе, чем другие, к Аллаху, и Аллах дарует им свободу и чистоту помыслов. Советская власть здесь была номинальна: да, был здесь аулсовет, председатель, к которому все бегали за справками с печатью, раза два в месяц наезжал участковый, который считал баранов, коз и коров, а потом неделю пьянствовал, переползая от дома к дому. А так все жители жили не по законам власти, а по законам шариата, которые ниспослал им сам Аллах, выполняя наказы старейшин и муллы.

Когда Солтмурад попадал в город, он, как дитя неизраненной, первобытной природы, с искренним изумлением и дрожащей внутри него злостью наблюдал, как в предгорьях и на равнине чужие люди – русские, украинцы, молдаване – строили города, заводы и ковыряли машинами землю, чтобы достать из нее зловонную нефть, перерабатывать ее в еще более зловонные и ядовитые бензин и солярку, чтобы машины, в свою очередь, двигались и загрязняли чистейший горный, настоянный на свежайших снегах, цветочных запахах и изумительной красоте, воздух.

Он не любил русских за то, что они постоянно сквернословили, упоминая при этом нехорошими словами Бога, которому молились, и мать, самое святое, что есть у человека на земле, без разбору пьянствовали в будни и праздники и спаивали его соплеменников. Он не любил их за то, что они развязно вели себя с горскими женщинами, но еще больше он ненавидел самих горских женщин, которые готовы были кинуться на шею неверному, презрев древние обычаи предков и законы шариата.

Однажды, когда Солтмурад был в Грозном, он увидел, как совсем юная девушка-чеченка сидит на скамейке в парке, что-то шепчет на ухо русскому, позволяя ему обнимать себя и прикасаться губами к щекам. Солтмурад остановился и зло бросил ей на чеченском языке:

– Ты позоришь весь свой тейп, когда позволяешь этой неверной собаке прикасаться к себе! Ты позоришь своих родителей и всех чеченов! Разве среди них ты не можешь найти настоящего мужчину?

Юноша, не понимая чеченского языка, спросил девушку:

– О чем он говорит? Он что, твой знакомый?

Нисколько не смутившись, девушка ответила:

– Не обращай внимания, это мой дальний родственник.

Она улыбалась, ее волнение выдавали лишь расцветшие на смуглых щеках розочки. Она спокойно встала, подошла к Солтмураду и, не повышая голоса, ответила на родном языке:

– Ты не в горах, а в цивилизованном городе, и не тебе давать советы. Иди, чабан, к себе в горы, паси своих баранов и не суй кнутовище в свой собственный зад. Понял?

Девушка подошла к парню, взяла его под руку, и они удалились. Кровь брызнула по всей коже Солтмурада. Как, эта сопливая девчонка позволила себе обозвать его, истинного горца и мужчину, этой презрительной кличкой – чабан!? Он знал, что таким оскорблениям подвергали лишь тех чеченов, которые не хотели заниматься истинно мужским делом – воевать с неверными и продавать их в рабство. Да, он, Солтмурад, не воевал с русскими и не брал их в плен, но если бы такой случай представился, он уничтожал бы их безо всякой жалости, он отрезал бы им головы, сжигал бы их на кострах, закапывал бы в землю…

Рука Солтмурада нащупывала то место на поясе, где должен был висеть кинжал, но его там не было. Он чувствовал, как от бессильного скрежета крошатся его зубы, от злости он готов был голыми руками разорвать на части этого чубастого светловолосого парня и предательницу-чеченку, но тут рядом с ним раздался чей-то голос:

– Что тут происходит?

Солтмурад с достоинством повернул голову, краем глаза увидел русского милиционера и ответил: