Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

Наглец! Нахмурившись, она уже приготовилась срезать его, как вдруг…

— Ой!..

Наступив Грегорике на ногу, он в последний момент успел перенести вес на пятку. Но было уже поздно. Пытаясь восстановить равновесия, она качнулась и упала бы — но партнер вовремя поддержал ее, причем без видимого усилия. Она вдруг почувствовала, как напряглись мышцы на его сильной руке. Жесткая ладонь инстинктивно сжала пальцы и тут же виновато расслабилась. Но в это короткое мгновение она ощутила себя словно в тисках. Странное, новое и… ну да, если говорить честно, то — непонятно волнующее чувство. Она никогда не испытывала такого раньше, танцуя с другими мужчинами. Почему?

Немирович тоже сбился с ритма, споткнулся и залился краской.

— П-простите, ваше высочество! Я не нарочно, не сердитесь!..

Он выглядел таким испуганным, что Грегорика не смогла удержаться от улыбки.

— Господин Немирович, я вас прощу, если сдержите обещание насчет дневника.

— Клянусь, ваше высочество! Надеюсь, не отдавил вам ногу?

— Нет. Но вернемся к теме — почему же ваша бабушка, не проронив за пятьдесят лет ни слова, вдруг поведала истину какому-то беспутному юнцу?

— Трудно судить. Возможно, устала, почувствовала, что ей осталось уже не так уж много, и захотела оставить людям… хоть что-то. Хоть какую-то память о дедушке Гойко.

— В таком странном виде? Почему бы не поделиться с более близкими людьми или не написать мемуары?

— Мне в последнее время нечасто удавалось с ней видеться. То колледж, то экспедиции. Даже стало стыдно, я зашел к ней как раз перед этим путешествием и… дальше вы знаете, ваше высочество. А мемуары…может быть, она не хотела говорить напрямую? Лишь в иносказательной форме, — пожал плечами Немирович.

— Не хотите же вы сказать, что ее порадовали мерзкие намеки на… э-э-э… связь между покойным мужем и принцем Максимилианом?

— Меня точно не порадовали. Но бабушка, как мне показалось, отнеслась к ним с юмором. Не исключено, что ей захотелось отвесить оплеуху общественному вкусу. В общем, я не стану гадать о том, что ей двигало. Но, думается, никак по-другому Жерар Метерлинк деталей "Похода Слез" узнать не мог. О, наконец-то!..

За разговором она не заметила, как отзвучали последние такты вальса. Поклонившись друг другу, как полагается, они двинулись в сторону.

Удивительное дело, но к концу мелодии я даже немного забыл пугаться. Скованные мышцы начали действовать свободнее, и я даже почувствовал определенное удовольствие, четко переступая и кружась вместе с принцессой. Она, конечно же, была бесподобна, не чета мне. Даже поглощенная разговором, Грегорика Тюдор танцевала легко, непринужденно и изящно. Ей не помешало даже то, что пришлось направлять неуклюжего партнера, норовящего наступить на ногу. Серебряные туфельки мелькали, словно неуловимые рыбки в прозрачном ручье, а взлетающие от движений стройных ног газовые половинки шлейфа ее платья кружились и взлетали, подобно стрекозиным крылышкам. Если бы я не портил картину, это можно было бы снимать на кинопленку.

Чувствуя, как немного кружится голова, я с трудом сдерживал глупую и совершенно неуместную сейчас счастливую улыбку. Конечно, я не настолько напрягался, чтобы запыхаться, но ноздри непроизвольно раздувались, втягивая воздух, наполненный причудливой смесью запахов. Воск от начищенного паркета, корица из горячего пунша, и, конечно, сотни одорационных композиций, придирчиво подобранных направляющимися на бал светскими красавицами. Но ничто не в силах было забить аромат духов принцессы. Легкий, далеко не такой резкий, как у иных дам, — но необычный и странно-тревожный. Прекрасно понимая, что нужно поскорее восстановить трезвость мышления, я чувствовал, как в первом слое мыслей лихорадочно прокручиваются предположения и гипотезы, объясняющие, зачем принцессе потребовался старый дневник. Во втором же слое замедленно, словно в кино, ползли плавно сменяющие друг друга мысли:

"…Не понимаю… этот запах… крутится в голове, но почему-то не могу вспомнить. Я же знаю, не могу не знать — ведь он так хорошо знаком… Нет, не получается".

Стоило нам сделать несколько шагов в сторону и остановиться у покрытой драпировками стены зала, как рядом соткался стюард в корабельной ливрее. Он с угодливым поклоном протянул поднос, уставленный высокими бокалами, заполненными игристой золотистой влагой. Внезапно ощутив, как пересохло во рту, я уже протянул, было, руку, но понял, что пальцы хватают воздух. Резко отстраненный официант почему-то оказался в стороне, с недоуменной улыбкой на лице и чудом не расплескавшимися напитками, а на его месте словно по мановению волшебной палочки возникла стройная и высокая фигура горничной принцессы. На ее губах не было улыбки. Напротив, холодный взгляд, которым она смерила меня, не сулил ничего доброго. На подносе, который горничная протянула принцессе, умело убрав из зоны моей досягаемости, был лишь один бокал. Принцесса приняла его, поблагодарив рассеянным кивком.