Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— Сир?

Император помолчал, вглядываясь в переливающееся невиданными красками небо из-под нахмуренных бровей, потом обратил мрачный взгляд на сына.

— Долго еще?

— Никак нет, сир. Через десять минут все люди будут на борту. Единственное, мы не успели получить боевую химическую машину…

— Отправляемся. У нас мало времени. Да. Кажется, его уже почти не осталось, хорошо, что ветер западный… — оборвав фразу, император Траян Второй повернулся и исчез в люке.

— Вы хороший рассказчик, господин Немирович, — проговорила Грегорика. Перед глазами все еще, словно живые, двигались громадные сигары воздушных крейсеров, уходящие в ночные облака, подсвеченные сполохами северного сияния.

— Ваше высочество, не говорите так, а то я приму за чистую монету… а, виноват!..

Боже мой, пятый раз! В последний миг она успела выдернуть туфельку из-под ботинка партнера, и тут же, подгоняемая мелодией, силой подняла его руку и закружилась.

— П-простите великодушно, но я предупреждал, что не смог бы зарабатывать на жизнь танцами…

Его рука снова осторожно легла на плечо. Грегорике вдруг пришло в голову, что ей давно не встречались партнеры со столь деликатной хваткой — можно подумать, она хрустальная! Хотя, с другой стороны, руки Золтана Немировича, пусть и неуклюжие, почему-то не оставляли такого впечатления, как после тура с герцогом Стаффордширским, когда страшно хотелось поскорее вымыться. Непривычно жесткие, словно дерево, ладони, покрытые ороговевшими мозолями, которые буквально царапались… удивительно, насколько они живее, естественнее и… ну да, их было намного приятнее касаться, чем тонких и белых, чуть влажных и неуловимо липких пальцев обычных кавалеров.

Грегорика поймала себя на мысли, что впервые за долгое время не жалеет, что в вальсе приходится держаться так близко к партнеру, позволяя прикасаться к себе и вести. В чем же дело? Может быть, в том, что случайно встретился человек, который не вписывается в привычный набор светских лиц? Он совершенно другой, чем мужчины знакомого круга, и говорит так просто… но, если вспомнить их прошлый разговор, отнести его к простакам никак не получалось. Она решительно сказала:

— Неважно. Боюсь, мне придется повториться — нам нужно поговорить… нет, я хочу попросить вас об одолжении.

— Каком же, ваше высочество? Готов на все, чтобы загладить свою вину перед вашими туфельками.

— Не могли бы вы одолжить мне дневник вашего деда? На время. Мне очень важно разобраться, что же тогда происходило… вы даже не представляете, насколько важно.

Он в удивлении поднял брови.

— Если вы просите… конечно. Не уверен, что у кого-то получится разобрать его каракули…впрочем, может быть, вы сможете сделать это лучше меня? Могу я попросить записать расшифровку?

— На… наверное. Благодарю вас, господин Немирович. Я обязательно верну дневник… через некоторое время.

— Думается, дня два-три будет достаточно. Пользуйтесь, если хотите.

— Буду крайне признательна. Не могли бы вы сходить за дневником?

— Хорошо, — покладисто кивнул он. — Когда вам его отдать?

Окинув взглядом разодетую публику, Грегорика понизила голос.

— Позже. Лучше в каком-нибудь более уединенном месте. Не хотелось бы, чтобы на нас глазели. Вы знаете, где находится грузовой трюм?

— Грузовой?.. — его брови опять взлетели вверх. — Вот уж не думал, что кому-то еще из пассажиров интересны такие укромные уголки.

— Мне подсказала горничная.

Да, наверняка Брунгильда уже была там — едва ли она упаковывала парашюты в обычные портпледы, которые посыльные разнесли по каютам. Вернее всего, забирала их из багажного отсека, как раз в том самом трюме. Что же, все складывалось удачно.

— Скажем, если встретиться через полчаса? Правда, бал еще не закончится…

— Я и не планировал задерживаться надолго. Так даже удобнее, меньше лишних глаз.

Ей показалось или на его лице действительно мелькнуло облегчение? Непонятно, почему? Вряд ли он так уж счастлив отдать недочитанный дневник, повествующий о судьбе его пропавшего и всеми забытого деда… или…все совсем не так? Когда Грегорика слушала его разговор с той девушкой в аудитории, Немирович говорил раскованно и свободно, даже колко. На балконе он был насторожен, но в ответ на обвинения — надо признать, не во всем справедливые — отвечал весьма язвительно, даже желчно. Не совсем так, как должен был бы говорить с девушкой, если честно. Заговорив же с ним сейчас, на балу, Грегорика сначала удивилась тому, как скованно и зажато он себя вел. Тем более странным выглядело то, как после неловкого начала беседы он вдруг с такой готовностью рассказал о начале "Похода слез". Может быть, он просто не привык к балам и званым раутам и рад поскорее выбраться? Но тогда его глупая шутка в начале разговора и то, что потом показалось ей очередным ехидным намеком — лишь попытка скрыть нервозность!.. Хм, получается, господин Немирович вовсе не такой уж самоуверенный нахал, каким показался с первого взгляда. Возможно, он оробел, оказавшись на чужой территории? Наверняка, дело именно в этом!