Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— Брунгильда говорит, что видит крышу какого-то здания — дальше, по левой стороне. Думаю, стоит остановиться на ночлег, если там получится укрыться от дождя.

— О, так ваша телохранительница и тут не спит, а несет службу?

— Мы смотрели по очереди, на всякий случай, — кивнула она и шмыгнула носом. Даже это у принцессы получалось с достоинством, по-королевски.

— Ага, действительно, вот и крыша. Полустанок.

Фары высветили утонувшее в подлеске низенькое одноэтажное кирпичное здание. На крыше сохранилась черепица, а в рамах — оконные стекла. Металлическая печная труба давала основание надеяться, что там найдется сносный приют. Свернув с заросших рельс, я осторожно провел танк вокруг домика, проложив просеку в густом малиннике и кустах бузины. За домом располагался широкий покосившийся навес, под которым громоздились какие-то ржавые механизмы, груды досок и несколько железных бочек, а чуть дальше стояла вода в небольшом бассейне, выложенном замшелым кирпичом.

— Вряд ли тут свили гнездо какие-то гады — кусты нетоптаные. Пойду, проверю. Не вылезайте пока.

Не глуша двигатель, я вылез на лобовой лист и болезненно скривился, давя кулаком на многострадальную поясницу. Брунгильда, ясное дело, не стала дожидаться, и спрыгнула на землю первая. Прошла вдоль стены, заглянула в окошко, держа руку на кобуре. Последовав за ней, я потянул дверную створку. Со страшным скрипом заржавевших петель та отворилась, гребя палые листья. Внутри было темно, пахло плесенью. Посреди единственной комнаты возвышалась печка-буржуйка, перед ней — две отодвинутые от стен деревянные скамьи со спинками, стол и конторка. Вдоль дальней стены громоздились стеллажи с какими-то инструментами, а в углу, где с потолка капало, половицы сгнили, и вырос густой мох и бледные грибы. Из-под стеллажа выскочила крупная лесная мышь, возмущенная бесцеремонным вторжением.

— Не сказать, чтобы пять звезд… но сойдет.

Брунгильда, ни словом, ни жестом не показав, что согласна, присела перед печкой и заглянула в дверцу. Вздохнув, я вышел наружу, чтобы поставить танк поближе к двери, заглушить мотор и позвать остальных девушек.

Металлическая печь нагрелась моментально и загудела. Темная хибарка, озаренная пляшущими отблесками пламени из топки, вдруг стала необычайно уютной. Устроившиеся на застеленных брезентом и сдвинутых углом скамейках девушки блаженно жмурились и протягивали руки к печке, не обращая внимания на дым и лоснящиеся от жара носы. Последние порции разогретой крабьей ножки уже исчезли, а на конфорке дребезжал крышкой найденный тут же медный чайник — помятый и закопченный, но вполне работоспособный. В воздухе плавал запах заваривающихся листов малины и смородины.

Счастливо вздохнув, я забросил в топку очередную расщепленную доску — с дровами проблем не было, поскольку снаружи, под выходящим во двор навесом, нашелся целый штабель пересохших досок. И пара пустых железных бочек, что сразу и навело меня на мысль…

— Здесь были люди, — вдруг проговорила Брунгильда. — Год назад. Может быть, два.

Проследив ее взгляд, я заметил несколько покрытых ржавчиной консервных банок, брошенных прямо на столе.

— Кстати, да. И угли в печи относительно свежие. Кто бы это мог быть?

— Егеря карантинной службы или искатели приключений, — предположила принцесса, потом вздохнула и добавила: — Правильнее сказать — мародеры.

— Можно понять, когда из разрушающихся музеев и картинных галерей вывезли произведения искусства и раритеты, каталогизировали и поместили в запасники. Но сколько же при этом пошло по рукам, без всяких официальных каналов… — с горечью сказал я.

— А ведь и верно, — задумалась Алиса. — Последний год все вернисажи завалены гардариканским антиквариатом. Мне один знакомый галерист недавно жаловался, что цены рухнули ниже плинтуса.

— И не думай, что этим занимаются отдельные контрабандисты. Ведь переправить награбленное через Атлантику — не такая простая задача. На лодочке не перевезешь. Тут промышленные масштабы.

— Вы правы, — мрачно кивнула принцесса. — Стыдно признать, но это делают именно те, кто по должности обязан пресекать мародерство и гробокопательство.

— И это вам удивительно? За такой процент прибыли любой капиталист родную мать продаст, а не то, что разорит чужие могилы, — голос Софии прозвучал слабо и хрипло, но так же едко.

— Ого! Так вы не только инсургентка и террористка, но еще и теорией грешите? — ответно съязвил я. — Если память мне не изменяет, это же цитата чуть ли не из Карла Маркса. А я думал, ваша инсургентская братия толстые умные книжки пользует только для того, чтобы в них бомбы прятать.