Михаил Анохин: Трещина

– Это мы понимаем, – выдохнул незнакомец, подступая к нему, – что по вызову и что специалист, понимаем. К нам все так, по вызову, помимо тех, кого силком привозили…

Отченашенко показалось, что незнакомец последнее слово пожевал губами и выплюнул, словно оно ему показалось отвратительным на вкус. Выплюнул и снова спросил:

– Чего стоим-то?

– Господи! Куда идти-то? Зги не видно! Мне нужно к господину Дурдынину, меня здесь должны встретить.

Нервно выкрикнул Отченашенко, пытаясь устоять на чем-то особо скользком.

– А я что делаю?

Удивился незнакомец и направился в белесытую мглу, которая походила на упавшее с неба, кучевое облако. Отченашенко пошел за ним, ориентируясь на темное пятно его спины. Он, постоянно спотыкался о невидимые кочки и старался хоть как-то удержать равновесие и не упасть. Минут через пять Никодим Филиппович, то есть Отченашенко ударился, вначале коленом, а потом локтем о капот машины – это был, покрытый брезентовым тентом, «ГАЗ-69».

Незнакомец поддержал за руку Отченашенко и глухо пробубнил:

– Под ноги смотреть нужно. – И смачно сплюнул себе под ноги.

– Тоже мне специалисты, мать вашу, звезды считаете, логарифмы, а под ноги кто смотреть будет? Ванька Ветров? Полезай что ли!

И он рывком открыл заднюю дверцу машины. В машине было так же сумрачно и сыро, только несколько приборов светились на щитке управления.

Подавленный мерзкой погодой и столь не деликатным приемом, Отченашенко устраивался на заднем сидении, а это тоже было не простой задачей, так как всюду, куда не пристраивал свой зад, Никодима Филипповича встречало жесткое сопротивление пружин. Наконец он нашел, как ему показалось, относительно удобное место и замер, обиженно поджав губы:

«Хоть и денег у меня ни гроша за душой, но это не повод со мной так говорить, какому-то шоферюге». – Зло подумал он: – Какие здесь грубые люди, подстать этой мерзкой погоде».

Но память ему тихо прошептала:

– Такие, как везде. – И совершенно ехидно спросила, – а ты в своей жизни видел других?

Отченашенко отмахнулся от этих докучливых вопросов, точнее сказать – это отмахнулось от них его раздражение.

В другой бы раз и в другой обстановке Никодим Филиппович долго обмусоливал бы этот, вспыхнувший вопрос в его памяти, но сейчас…

Сейчас он продолжал обличать этого, пахнущего подвалом типа, но обличал молча, про себя. Однако же не выдержал и заметил, с ноткой подзабытой им гордости:

– Я может стою, бог знает сколько, может и на миллион меня не уложишь, а со мной говорят, как, как, словом черт знает как!

И ему тут же представился миллион в виде стопки, перевязанных бечевкой книг, только это были не книги, а банкноты. Так хотел видеть Отченашенко, но так не виделось, а миллион виделся стопкой книг и никак иначе. Он яростно подстегивал своё воображение, но ничего не получалось. Отченашенко ни как не мог представить себе стопку банкнот. Одну купюру – представлял, даже слышал её шуршание и чувствовал в руках её свежесть и упругость, но стопку, даже пачку, перевязанную банковской лентой – не мог! Это и злило, и пугало Никодима Филипповича, он даже заерзал на сидении и нервно завыглядывал в окно, но там плыла мгла.

Незнакомец не расслышал его реплики, или сделал вид, что не расслышал, и громко хлопнув дверцей, уселся за руль. Скрежетнул, а потом тонко взвыл стартер, гулко выстрелила раз, второй раз выхлопная труба и машина тронулась в мглу так и не включив фар.

– Фары бы включили!

Опять не удержался Никодим Филиппович, отшатываясь от рывка машины к спинке сидения. Чемоданчик, который он держал на коленях, упал и больно ударил его по пальцу ноги окованным уголком.

Это был старый чемоданчик, доставшийся Отченашенко по наследству от деда, из тонких кедровых дощечек, обтянутых натуральной лайковой кожей, с хромированными уголками и навесным замочком, продетым через такие же хромированные ушки. Словом – реликвия и Отченашенко суеверно считал, что этот чемоданчик сулит ему счастье и здоровья в жизни, тем более, что его дед прожил около ста лет и умер, выходя из парной. А умер так: упал в снег и не встал, а в снегу его дед любил поваляться после горячего пара открытой каменки. Словом расстаться с чемоданчиком для Никодима Филипповича было делом невозможным. Вот только всё получалось иначе в его жизни, и наследственный чемоданчик не принес ему ни счастья, ни богатства.

И сейчас, он бьет его своими, окованными железом углами. Никодим Филиппович стал думать: зачем бьет и почему его бьет даже родное, наследственное, но подумать – не получилось, шофер откликнулся на его замечание: