– Твой, что ли?
– Да, – рассеянно бросила Таня. – Сейчас убегаю. Хорошо, что с тобой пересеклись. У тебя ничего новенького?
Она подставлялась сознательно, потому что ее задание, сопряженное с данной авантюрой, было одобрено Главным, и Кира мог засунуть свою начальничью самодеятельность очень и очень далеко.
– Есть пару идей, – начал было Кирилл; но не повелся, умный, сволочь. – Ладно, я сам. А ты подумай на будущее: может, копнешь опять ту свою темку любимую, помнишь, с которой ты к нам пришла? Про твоих, как их там… нумизматов?
Это был точный и точечный удар. И зря она думала, что он забыл.
Таня поставила чашку и спрыгнула с подоконника.
Кирилл смотрел насмешливо и злобно.
– Бонистов, – все-таки поправила она. – Нет. Я за эту тему больше не возьмусь.
– Почему это? – издевательски осведомился Кира.
И Таня сказала, почему.
* * *
Больше всего это напоминает собрание тайного ордена, скрытое от глаз непосвященных. Аналогия, возможно, поверхностная и декоративная, но более точной не найти все равно.
Аллея парка запятнана солнцем, под ногами шуршит мелкий гравий и потрескивают первые сухие листочки, тонкий намек на приближение осени. Нахальные голуби толпятся на пути, лишь в самый последний момент соизволяя отойти в сторонку. Голубей кормит маленький мальчик, рассыпая из пластмассового ведерка крошки хлеба, наполняющие его доверху. Его бабушка на ближайшей скамейке периодически покрикивает поверх книжки «Марианна и герцог» с роковой брюнеткой на обложке. Рядом в новой польской коляске спит младенец, его длинноногая мамаша неприлично долго щебечет по мобильному телефону.
Дальше следуют несколько лавочек с шахматистами. Эти тоже образуют подобие тайного ордена, хоть и заметно пониже рангом, вроде гильдии ремесленников против дворянского собрания. Многие меня знают и приветствуют со старомодной шахматной вежливостью, спеша тут же вернуться в свою недоигранную партию, наивную модель настоящей игры.
Еще в этом парке издавна встречаются приверженцы однополой любви, «голубые», как сейчас почему-то говорят. Раньше они маскировались, стараясь ничем себя не выдать, и было любопытно вычленить, отличить на глаз… Теперь эти существа носят пергидрольные локоны до плеч, качают серьгами в ушах и обжимаются тут же, на скамейках. Тьфу. Но от них все равно ничего не зависит в мироздании.
А вот и «барахолка», так народ метко и язвительно окрестил место встреч коллекционеров антиквариата. Когда-то и они претендовали на тайную и высокую миссию хранителей памяти и времени, – но не теперь, когда в ряды истинных ценителей истинных ценностей, простите мне шероховатый каламбур, влились мутным потоком случайные неудачники, стремящиеся подзалатать зияющие дыры своего жизненного краха продажей дедушкиных часов или прабабкиного лорнета. Так в подпольном цеху разбавляют хорошее вино подкрашенным сиропом с уксусом, и от вина остается одна этикетка. Они и сами это понимают. Здороваясь, виновато прячут глаза.
Меня обгоняет человечек в линялой китайской тенниске, его спортивная сумка топорщится квадратным краем, и я точно знаю, что там лежит кляссер с монетами. Нумизматы – отдельная каста, и нам с ними, в общем-то, нечего делить. Но провожая такого взглядом, все же испытываешь странное чувство, сродни легкой, растворенной почти до прозрачного, смеси пренебрежения и зависти. Их мир линеен и прост, он движется от прошлого к будущему с той же неизбежностью, что и небесные тела по своим математически просчитанным орбитам. Я бы даже сказал, это идеальный мир. Задуманный кем-то красивый и точный прообраз; однако его отпечаток на объективную нашу реальность ушел от него очень и очень далеко. Настолько, что практически потерял жизнеспособность. Если бы не мы.
– Вас не было в прошлую пятницу, – обернувшись, с едва уловимым оттенком обвинения бросает нумизмат.
– Уезжал по делам.
По моему корректному тону становится понятно, по каким именно. Человечек в тенниске поспешно кивает и отходит к лавочкам, присоединяясь к группке таких же, как он.
Я прохожу еще несколько метров. Это здесь. И я пока один.
Присаживаюсь. Мимо проходят, держась за руки, парень с девушкой, красивые и глупые, как сама юность. Ноги девушки бесстыже обтянуты от сих до сих блестящим трико бирюзового цвета: новая мода, а называется «лосины», прямо указывая на времена, когда облегающие штаны для военных шили и вправду из лосиной кожи. Не бывает ничего нового, возвращается все, выходит на который круг, и с каждым витком нарастает энтропия, повлиять на которую можем только мы. Не всегда. Отнюдь не всегда, увы.
Читать дальше