Владимир Эйснер - Рыбак и Сара

Напарника тоже не досталось: многие промысловики задержались на «материке». Об этом парень, привыкший к одиночеству, не горевал.

Устойчивые плюсовые температуры держались уже дней десять, снег на озёрах сошёл и они грустными ледяными лепёшками лежали под пасмурным небом. В складках местности ссъёжились-сскукожились сскомканные сснежники, по ррекам, рручьям и рречкам вода текла поверх льда.

Ещё не заглох в облаках гул турбин, ещё не успел он отойти от вертолётной площадки, как был атакован парой серебристых чаек.

– Гаг-аг-аг! Гаг-аг-аг! Гаг-аг-аг! – птицы стремительно пикировали и делали вид, что ударят клювом, но над самой головой человека резко взмывали вверх, разворачивались и повторяли атаку.

Серебристая чайка – самая крупная из чаек тундры. Имеет до метра в размахе крыльев и весит до полутора килограммов. Если долбанет клювом – мало не будет.

– Прошу без паники! – заявил Рыбак командирским голосом. – Хозяин прибыл. Привыкайте!

Подхватив на плечо мешок с продуктами, стал спускаться к старой избе, стоявшей на правом берегу протоки, соединяющей два озера.

И чуть не наступил на куропатку. Внезапно появившись из-под самой ноги, она убегала, хромая и волоча крыло, как раненая.

«Не обдуришь, курица, возвращайся на место, я не собираюсь тебя беспокоить». И отметил палочкой гнездо с десятью розоватыми в крапинках яйцами, чтобы не наступить на него в другой раз.

Ещё пара шагов и новая неожиданность: из-под мохового карниза морозобойной трещины вылетела желтоголовая трясогузка и, недовольно цвикнув, перепорхнула на ближайшую кочку. Под карнизом – гнёздышко и в нем три крупных, синеватых горошины.

Парень пошёл медленней и стал смотреть под ноги.

Входная дверь зимовки была подперта палкой. На косяке, на уровне глаз, висел термометр.

Красный столбик спирта едва оторвался от нулевой отметки. Полградуса, не больше, но уже цвели на буграх розовые шары мытника, лопнули почки на ветках карликовой ольхи у ручья, и по берегу, у самой воды, виднелась зелёная полоска свежей травы!

Растопив печку, чтобы прогнать тундровую сырость, «рыбак-воевода» стал обходить владенья свои.

По периметру избы – три гнезда краснозобой казарки. У бани и сарайчика – то же самое. Иные гнёзда – впритык у стены, другие чуть дальше. Одна гусыня угнездилась буквально в двух шагах от протоптанной во мху широкой дорожки, которая вела к озеру.

Птица испугалась и улетела. В гнезде было семь голубоватых яиц, Рыбак прикрыл их пухом, ушёл в пристройку, встал у окна сбоку и открыл форточку.

Вернётся гусыня или бросит кладку?

Но прилетела не гусыня, а чайка. Приземлившись рядом с гнездом, она воровато оглянулась и шагнула вперёд, с явным намерением расклевать яйца.

– А ну, кыш, отсюда! – и постучал кулаком о переплёт рамы.

Недовольное: «Кья-оу!» – и разбойница улетела.

Вскоре казарка вернулась, убедилась, что всё в порядке и отодвинула пух с яиц. Тихо гагакая, легонько постучала по ним клювом, потрогала каждое, как будто успокакивая, повернула некоторые на другой бок, и уселась на гнездо.

Рыбак смотрел не дыша. Дома, в деревне, он не раз наблюдал, как домашние гусыни, едва успев чуть подкормиться и напиться, спешили вернуться на гнездо, видел как они привстают и переворачивают клювом яйца, но лёгкого «грудного», как сказал бы музыкант, гагаканья от них не слышал. Или, может, это прошло мимо моего мальчишеского внимания?

А тут стал свидетелем того, что дикая гусыня разговаривает со своим будущим потомством, как беременная женщина, напевающая песенку нерождённому дитя.

Чтобы не пугать больше кранозобку, пришлось проложить тропинку в обход гнезда.

На другой день парень осмотрел и приготовил к работе «амелиневую» рыбацкую лодку, разобрал привезённый груз, разобрал сети и пошёл разбираться с чайками, очень уж они достали резкими криками и беспардонным пикированием над головой.

Этой надоевшей семейной паре Рыбак дал клички Сабля и Саблер за изогнутые крылья и стремительный полёт. Сабля была чуть меньше и не так надоедала, Саблер же был совершенно «бессовестный» и помешал добыть мяса.

Перекочёвка диких оленей из тайги в тундру, была в самом разгаре. Многочисленные стада, с интервалом в два-три часа, появлялись в южном краю горизонта и пропадали за пологим хребтом на севере.

Через неделю-другую, с появлением комаров, эта лафа кончится. Надо было успеть насушить и навялить мяса на время путины, а часть уложить в небольшой л е дничек на северной стороне ближнего оврага.