Владимир Эйснер - Жить не обязательно

Знак информационной продукции 12+

© Эйснер В. И., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

Дорогой читатель!

Из опыта встреч с людьми в разных городах и странах, я сделал грустный вывод: большинство людей не только никогда не бывало на Севере (чем их нельзя попрекнуть), но и ничего про Север не знают, а школьные сведения быльём поросли.

А ведь только в России великая северная степь – тундра – раскинулась от Норвегии до Аляски и живёт там два миллиона человек!

Когда кто-нибудь сообщает: «Я работал на Севере», то сразу замечаешь и реакцию слушателей. А-а-а! Это далеко и холодно, но там длинные рубли!

О том, что не все хорошо зарабатывают, а многие живут на грани голодной смерти, о том, что в Сибири и Казахстане холоднее, чем в европейской тундре России, о том, что есть за Полярным кругом огромное незамерзающее море, большинство не ведают ни сном ни духом.

Но зачем все бегут на Север?

Гуси, утки, кулички и чайки, лебеди, орлы и совы – все летят на Север.

Олени, волки, лемминги, песцы – все бегут на Север.

Люди, однажды побывав, тоже спешат на Север.

Почему?

Может, виной тому необычная природа, работающая враздрай с предыдущим жизненным опытом человека, природа, на которую никогда не перестаёшь удивляться?

Может, это тяжкие будни? Работа, от которой жилы рвутся и без которой уже не мыслишь себя?

Может, это тишина? Великая, всеобъемлющая, изначальная, в подкорке отозвалась, в кровь вернулась, где и возникла ещё до деревень и городов?

Может, это живительная сила северной воды?

Может, это повышенная напряжённость магнитного поля, которым пронизана всякая живая плоть? Не она ли причина ностальгии по Северу? Этой непонятной, манящей колдовской, тоски по другому миру, по идеалу, по чистоте, по правде, по раю?

Надеюсь, читатель сможет сам ответить на этот вопрос.

Если лететь быстрым соколом вниз по Енисею на север до устья его и дальше всё на север, на север, до острова Диксон, и ещё на север вдоль берега Карского моря, то на семьдесят пятой параллели откроется взору группа необитаемых островов.

Здесь, в тысяче километров к северу от Полярного круга, недавно бушевала буря с дождём и мокрым снегом. Вдоль западных берегов этих клочков суши образовались барьеры из выброшенных волнами льдин, брёвен, брусьев, досок, бочек, бересты, бутылок и тряпок: всего что плавало и было подхвачено буйной стихией.

На одном из островов горит костёр. Напротив костра на дне моря лежит рыбацкая лодка. У костра сидит босой мужчина лет тридцати и жуёт утиную печень. Время от времени он греет над пламенем обломок доски и становится на него, согревая ступни.

Жеванину он сплёвывает в мешочек, сделанный из снятой чулком утиной шкурки.

Слева от него лежит наспех сделанный арбалет, справа – грубо вырезанное деревянное блюдо, в котором ещё три печени: одна утиная и две от больших хищных чаек-бургомистров.

Шкурки морских птиц – суть не пропускающие влагу мешочки из пуха и перьев. Их них можно пошить носки. Но сначала шкурки надо выделать.

Кашица из печени под действием ферментов слюны начинает бродить. Тогда следует намазать ею мездру и оставить в тёплом месте до почти полного высыхания, а потом размять. Такой способ хорош, когда никакой кислоты нет под руками.

Закончив жвачное дело, кораблекрушенец натягивает шкурки на дощечки, намазывает мездру бурой нажёванной кашицей и ставит болванки сушиться недалеко от костра.

Время от времени подходит разминать и вытягивать кожу. Главное – не давать ей пересушиться, а то потрескается, начнёт рваться и вся работа насмарку.

В середине июня черно-оранжевый силуэт ледокола взломал горизонт. Там стало дымиться море и прошли караваны, а здесь, между островами архипелага, всё ещё стоял лёд.

Сашка стал опасаться, что в этом году припай, береговой лёд, вообще не тронется, такое бывает, и он не сможет отремонтировать и подготовить к сезону раскиданные по островам ловушки на песца.