Игорь Костюченко - Царский самурай. Роман-апокриф

Мичман Рябушкин, напряженно следивший за тем, как поражал японский принц стрелами соломенный тюфяк, вскрикнул в сердцах:

– А что б тебя разорвало!

Мичман рванулся к ограде. То ли перегрелся на утреннем солнце Митя, то ли вчерашнее саке вновь напомнило о себе. Но лихого мичмана у самой ограды ристалища удержала твердая рука цесаревича. Испытать счастье на конном ристалище японцы тут же предложили и русским гостям. Цесаревич Николай был готов самолично молодецки перемахнуть через ограду арены и вскочить на коня. Но от этого поступка его в свою очередь удержал генерал-майор князь Барятинский.

Цесаревич, конечно, огорчился. Но виду не подал. Поручик Берендеев политично кашлянул. И странно как-то кашлянул. Будто не одобрял поступка его превосходительства. Николай Александрович нерешительно посмотрел на арену, куда уже слуги старого Тода выводили свежего, оседланного по-драгунски, на прусский манер скакуна. И сказал поручику:

– Хвастают японцы. И мы не хуже. Хотите пари, Павел Петрович? Не одолеть вам Арисугаву!

– Мне? Да я… – рявкнул зло Берендеев и покраснел натужно. Цесаревич добавил. Как гвоздь вколотил:

– Портсигар ставлю. Сандаловый.

– Сандаловый? – замялся, опомнившись от горячности, поручик. Он заметил, как генерал-майор Барятинский степенно расправил бакенбард и дрогнул бровью. «А, чтоб мне провалиться, не сладилось, так не сладилось!» – расстроился Павел Петрович. Он подумал, что его превосходительство вновь холку ему намылит за небрежение к инструкции. И вновь из-за этого подлеца мичмана. Но поручик уже стремительно утрачивал остатки благоразумия. Знал Павел Петрович, что спорщиком наследник престола Николай Александрович был отчаянным. Может быть, таким же страстным, как британский принц Джордж, с которым Николай частенько бился о заклад. При переходе из Индии на Цейлон Николай и Джордж поспорили о высоте пирамиды фараона Хеопса, на которую восходили в Египте. Мол, кто поточнее угадает. Мичман Рябушкин о споре прознал первым и, просидев безотлучно в кают-кампании три дня, целую диссертацию настрочил о способах геометрических измерений пирамид. Доктор Бэнс предлагал определить высоту пирамиды Хеопса путем химического анализа песка пустыни, которая за столетия, как утверждал Бэнс, значительно уменьшила первоначальную высоту египетского «чуда света». По телеграфу Берендеев навел справки в Британском музее, в Российской академии наук. Оказалось, что прав оказался цесаревич Николай. Его гипотеза оказалась ближе к истине, чем домысел принца Джорджа.

– Так что же вы, Павел Петрович? Сдрейфили? – усмехнулся Николай. Поручик понял, что придется не посрамить ему земли Русской.

– Отчего же? Мои сигары… Гаванские… десяток… против… э – э, – Берендеев выпучил рачьи глаза. Напыжился. Крутанул ус. Выпалил. – Против портсигара вашего высочества. Сандалового.

Поручик перемахнул через ограду арены, почтительно принял у слуги повод. Он укоротил стремена, заставил коня пройтись шагом, а затем одним прыжком вскочил в седло и помчался на середину ристалища. Вскоре Павел Петрович уже натягивал тетиву, скакал во весь опор, отважно бросив поводья и по-казачьи поджимая к луке седла колени. Тугой самурайский лук поручик согнул с такой силой, что костяная накладка отлетела прочь. Сорвавшаяся с тетивы стрела пробила тюфяк и вонзилась со свистом в доску ограды. Выпустив весь запас стрел, большая часть которых угодила в цель, поручик вошел в раж, отбросил лук и пустил коня по кругу вдоль изгороди. Поручик разгорячил коня. Жеребец закусил удила и шел бешеным галопом, а поручик прямо и спокойно сидел в седле, как влитой. Он откинулся назад, элегантно откинул поводья, освободил из стремян ступни, швырнул свое плотное тело фантастическим сальто-мортале ввысь и замер, выгнувшись свечой, головой вниз, балансируя на одной руке на лошадином крупе. Павел Петрович вновь оказался в седле, описал, лошадь не переставала галопировать, еще один круг, а потом стал выделывать невообразимые акробатические номера, чистоте исполнения которых могли бы позавидовать самые искушенные в вольтижировке циркачи, лучшие наездники лейб-гвардии Казачьего полка или Собственного Его императорского Величества конвоя.

Принц Арисугава, князь Тода, а вслед за ними и самураи их свиты преклонили головы перед такой удалью и мастерством, князь Барятинский, улыбаясь радостно, что-то нашептывал цесаревичу, когда поручик Берендеев закончил экзерсисы и возвращался победно к своему месту на галерее. Цесаревич Николай Александрович душевно обнял поручика. Долго взволнованно тряс его широкую ладонь и благодарил за искусство.