Кирилл Берендеев - Неизвестная война. Повести и рассказы

Мотивчик не выходил из головы, даже когда он поднялся на крыльцо и сперва позвонил в дверь, а затем и постучал, вспомнив про условный сигнал. И только услышав шаги, немного успокоился и утишил «Рио-Риту». Дверь открылась.

– Чарли, – он поцеловал девушку в обе щеки, – как я рад тебя видеть. – Прошел в прихожую, оттуда, сняв плащ, в гостиную. Навстречу вышла вся их компания, – Гретхен, Клаус, Алекс, вы уже собрались?

– Да, ко всеобщему удивлению, запоздал только ты, – только сейчас он услышал, как в патефоне, стоявшем у окна, играет марш «Старые товарищи», заметно шипя и потрескивая: новая игла царапала старый шеллак. Хор восторженно напевал, да пластинка подводила. Пару раз певцы повторяли одни и те же фразы под удары барабанов и покряхтывание духовых. Клаус и Грета пытались танцевать, сбились как раз, когда вошел Роман.

Кройцигер огляделся. Все как и прежде, как и три месяца назад, когда он последний раз был у Шарлотты. Неизменные фикусы на подоконниках, душистая герань против моли на бюро, книжные шкафы с манускриптами, оставшимися от дедушки, сервант и горка с довоенным саксонским фарфором. Куда-то задевалась «наследство», как выражалась Чарли, – две головы работы Франца Мессершмидта. Выражавшие полную идиотию и стремление к ней. Обычно головы стояли на входе в гостиную, словно, приветствуя гостей. Своеобразные слуги молодой хозяйки.

– Друзья, прошу прощения, я планировал прибыть еще вчера, но…. Приятная неожиданность задержала. Я обо всем договорился. Это так необычно, мы думали, на подготовку уйдет уйма времени, но вот – все готово. Почти все. А вы, я смотрю, в полной конспирации? – неожиданно Роман переключился на танцевавших.

Александр улыбнулся, кивнул с охотой.

– У меня была идея поставить что посовременнее, хоть фокстрот, но Чарли отказалась. Мы же подполье, – новая жизнерадостная улыбка. Странно, подумалось Кройцигеру, с чего им сегодня так весело. Может, годовщина, а он не в курсе? Или еще что-то важное для кого-то из них. Но ведь они договорились, еще два года назад, когда их кружок только собирался – молчать обо всем, что могло бы вывести полицию на других. Расширять круг только за счет знакомых и не втягивать родных и близких. Лучше знать совсем мало, но самое важное. А вот потом, когда и если все получится…. Наверное, потом все будет иначе. – И танцевали как истинное подполье. Так что у тебя?

– Сама идея близка к осуществлению, ведь остался месяц до шестого мая. Тысяча двадцать лет восшествия на престол Генриха Птицелова, первого короля германцев. Весь Рейх в едином порыве намерен отметить эту дату. Конечно, власть будет присутствовать на мероприятиях, о нашем Адольфе не сообщают, но это и понятно, в газетах только о реинкарнации короля —Генрихе Гиммлере, но очевидно, что верховодить на празднике будет не он. В тридцать шестом он и так уже наобъявлял себя предостаточно, думаю, фюрер теперь поставит его на место, – Роман улыбнулся. Марш отзвучал, бухнули в последний раз барабаны, ударили литавры, и все умолкло.

Чарли сняла пластинку с патефона.

– Ты действительно быстро договорился. Мы как-то… я вот думала, нас опять ждет очередная задержка или неудача. Сколько уже их было.

– Да я тоже сомневался, но нашей уверенностью заинтересовались на набережной Принца Альберта, так что дело стронулось с мертвой точки и теперь набирает обороты. Все необходимое нам предоставят. Да, через неделю в Берлин прибудет агент МИ-6, вот через него и пойдет согласование, финансирование и оборудование. Фамилию я пока сообщить не могу, но гарантирую…

– Подожди, Роман, – это уже Клаус. – Ты не слишком ли заспешил с британской агентурой?

– А что такое? – удивленно повернулся к нему Кройцигер. Тот смутился, вдруг враз запунцовев. Самый молодой из их группы, на полгода моложе Шарлотты, он и присоединился последним.

– Мне казалось, у нас это личное и кроме того, Британия никогда не казалась мне надежным союзником.

– Клаус, ты что-то не договариваешь.

– Да, верно, – молодой человек перевел дыхание. Наконец, решился. – Простите, друзья, я… видимо, не смогу участвовать в этом. Дело в том, что я… мы ведь никогда об этом не говорили… – неожиданно голос его кардинально изменился, совсем иначе он закончил. – Я поверил фюреру, понял, насколько важен он для меня, для нас, для всего народа. Я не могу теперь даже подумать о покушении. И не могу позволить моим друзьям совершить подобное, – голос снова сломался. Кюнц закончил немного растерянно: – Мне очень стыдно, что не посмел сказать раньше, я правда, не решался, не знал, как такое вообще сказать. И долго подбирал слова и…